Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

И пели птицы. Городские птицы — не те, которые молча встречали новый день в восемнадцати километрах от просыпавшейся столицы. Почувствовав, что этому прекрасному утру не суждено смениться прекрасным днем, они инстинктивно прекратили свои песни, и рассвет внимал совершенно иным песням. То был стон земли, издаваемый ею от боли, причиняемой разрывами снарядов и тяжестью гибнущих людей. Началась война.

Ровно в восемь утра весь коллектив биржи был на своих местах, словно там разыгрывали какой-то приз. По мрачным лицам время от времени пробегали улыбки: никто не хотел лишний раз портить и без того упадшее настроение товарищей, но и подбадривать особо не получалось. Все понимали, что какое-то время будет не до шуток.

— Сейчас необходимо переждать несколько дней, а лучше — неделю, — учили Омида сотрудники. — Раньше бывали конфликты с соседями, и длились они от трех до четырех дней максимум. Правда, на этот раз все может оказаться намного серьезнее. Да, неделю бы продержаться, — говорили они.

Омид погрузился в размышления не только о своей судьбе, но и о судьбе своего любимого коллектива, о Ки, о доме и даже о конторе, в которой ему пришлось проработать две нелегкие недели.

«Интересно, как там они? Кто-то, наверное, бежал из страны, кто-то продолжает сидеть, уткнувшись в свой компьютер, словно ничего не случилось. Их дело. Что сейчас нужно делать мне?» — спросил он сам себя, после чего обобщил свой вопрос и задал его коллегам вслух.

— Что сейчас нужно делать нам? Как вы думаете?

— Продолжать работать. Что мы еще можем сделать в такой ситуации? Не идти же воевать, — сказал один.

— А вдруг объявят общую мобилизацию? Тогда придется идти. Всем придется, — ответил другой. Омид молча поглядел на него, и тот добавил: — Омида не призовут — это точно. Все-таки иностранец.

— Но легче мне от этого не станет, — смутившись, заговорил Омид. — Мне хочется что-то сделать для этой страны, для этих людей. Сейчас я работаю…

— Ну, а потом, как это всегда бывало, ты можешь помогать в тылу, — поддержал его третий коллега. — Не переживай, мы всё понимаем. Тебе и сейчас не легко: сидишь тут, все мысли о доме.

«Об обоих домах», — домыслил за него Омид, кивнув в ответ.

Закончив свой самый непродуктивный и, по согласным свидетельствам всего коллектива, самый длинный день на работе, Омид заторопился домой. Ки еще не пришла, и он начал суетиться по дому, поставив разогреваться обед и принявшись неторопливо нарезать вчерашний хлеб. Когда все было сделано, он сел на стул и в тишине кухни пытался придумать, чем бы еще заняться. Только он подумал о Ки, как вспомнил о Нике, и решил позвонить ей и поинтересоваться не нужно ли ей было чего-нибудь принести.

— Нет, Омид, сегодня мне ничего не нужно, — хрипло ответила она. — Ки вчера мне принесла запасов на несколько дней. Даст бог, всего этого хватит на все время этого конфликта. Дня три-четыре, наверное.

— Дай то бог, — выжал из себя Омид.

Ки пришла домой лишь после десяти вечера.

— Почему так долго? Где ты была? С тобой ничего не случилось? — беспокоился Омид, обнимая еле державшуюся на ногах подругу.

— Нас послали на склад и мы весь вечер распределяли продукты, — еле проговорила она. — Таскали мешки, перекладывали их, раскладывали все по ящикам… Ты представить себе не можешь, какая там кутерьма. И ты не можешь отлучиться, отойти, передохнуть. Заняты абсолютно все: кто-то в магазине, кто-то на складе, потом меняемся… Пока я не заснула на ходу дай-ка я в душ зайду. Принеси мне, пожалуйста, чистое полотенце.

О еде Ки не могла и думать, но от крепкого чая не отказалась. Закутавшись в банное полотенце, она сидела с кружкой в руке, задумавшись о чем-то. Может она вспоминала то, что пережила сегодня сама, а может быть и пыталась представить как проходил этот день у тех, кто был сегодня не в центре столицы, а там, на границе. А ведь для многих из них этот день уже никогда не закончится.

Ки не заметила, как ее кружка постепенно наклонилась настолько, что чай начал капать на полотенце. Омид окликнул ее, а после принялся затирать свежие бурые пятна.

— Полотенце, чай… Ну и пусть капает. У кого-то кровь сегодня капала, закапала — залила! — все вокруг. Просто так. Просто потому что кому-то не понравилось слово, которым другой назвал официально зарегистрированного у них бога. И этого кого-то поддержат сотни тысяч, многие народы и государства. А ведь это лишь предлог. На самом деле кто-то сейчас хорошо нагреет на этом деле руки, прячась за божественной мотивацией. Просто так. Само слово «бог» уже давно само себя дискредитировало. Там, откуда ты приехал, его называют иначе, чем здесь, а здесь совершают совсем иные ритуалы. Но ведь наши пророки говорили об одном и том же, не так ли? Все они говорили только об одном: о Любви. А в любой священной войне Любви нет. Ты, кстати, читал сводки с границы?

— Да, весь день я то и дело листал новости, смотрел… — начал было говорить Омид, но Ки прервала его.

— Ты понимаешь, как сегодня воюют? — сказала она, добавив к своему вопросу легкую улыбку.

— Как?