Самосуд неожиданной зрелости,Это зрелище средней рукиЛишено общепризнанной прелести —Выйти на берег тихой реки,Рефлектируя в рифму. МолчаниеРечь мою караулит давно.Бархударов, Крючков и компания,Разве это нам свыше дано!Есть обычай у русской поэзииС отвращением бить зеркалаИли прятать кухонное лезвиеВ ящик письменного стола.Дядя в шляпе, испачканной голубем,Отразился в трофейном трюмо.Не мори меня творческим голодом,Так оно получилось само.Было вроде кораблика, ялика,Воробья на пустом гамаке.Это облако? Нет, это яблоко.Это азбука в женской руке.Это азбучной нежности навыки,Скрип уключин по дачным прудам.Лижет ссадину, просится на руки —Я тебя никому не отдам!Стало барщиной, ревностью, мукою,Расплескался по капле мотив.Всухомятку мычу и мяукаю,Пятернями башку обхватив.Для чего мне досталась в наследиеЧья-то маска с двусмысленным ртом,Одноактовой жизни трагедия,Диалог резонера с шутом?Для чего, моя музыка зыбкая,Объясни мне, когда я умру,Ты сидела с недоброй улыбкоюНа одном бесконечном пируИ морочила сонного отрока,Скатерть праздничную теребя?Это яблоко? Нет, это облако.И пощады не жду от тебя.1982
«Когда, раздвинув острием поленья…»
А. Сопровскому
…То весь готов сойти на нетВ революцьонной воле.Б. ПастернакКогда, раздвинув острием поленья,Наружу выйдет лезвие огня,И наваждение стихосложеньяИздалека накатит на меня;Когда двуглавым пламенным сугробомЭльбрус (а я там был) уходит ввысь,И ты впустую борешься с ознобомИ сам себе советуешь — очнись;Когда мое призванье вне закона,А в зеркале — вина и седина,Но под рукой, как и во время оно,Романы Стивенсона и Дюма;Когда по радио в урочную минутуСквозь пение лимитчиц, лязг и гамПередают, что выпало кому-тоСемь лет и пять в придачу по рогам, —Я вспоминаю лепет Пастернака.Куда ты завела нас, болтовня?И чертыхаюсь, и пугаюсь мрака,И говорю упрямо: «Чур меня!»«Ты царь», — цитирую. Вольно поэтуНад вымыслом возлюбленным корпеть,Благоговеть, бродя по белу свету,Владимира Буковского воспеть.1984