В начале декабря, когда природе снитсяОсенний ледоход, кунсткамера зимы,Мне в голову пришло немного полечитьсяВ больнице № 3, что около тюрьмы.Больные всех сортов — нас было девяносто, —Канканом вещих снов изрядно смущены,Бродили парами в пижамах не по ростуОвальным двориком Матросской Тишины.И день-деньской этаж толкался, точно рынок.Подъем, прогулка, сон, мытье полов, отбой.Я помню тихий холл, аквариум без рыбок —Сор памяти моей не вымести метлой.Больничный ветеран учил меня, невежду,Железкой отворять запоры изнутри.С тех пор я уходил в бега, добыв одежду,Но возвращался спать в больницу № 3.Вот повод для стихов с туманной подоплекой.О жизни взаперти, шлифующей ключиОт собственной тюрьмы. О жизни, одинокойВне собственной тюрьмы… Учитель, не учи.Бог с этой мудростью, мой призрачный читатель!Скорбь тайную мою вовеки не сведуЗа здорово живешь под общий знаменательИгривый общих мест. Я прыгал на ходуВ трамвай. Шел мокрый снег. Сограждане качалиТрамвайные права. Вверху на все ладыНевидимый тапер на дедовском роялеОзвучивал кино надежды и нужды.Так что же: звукоряд, который еле слышу,Традиционный бред поэтов и калекИли аттракцион — бегут ручные мышиВ игрушечный вагон — и валит серый снег?Печальный был декабрь. Куда я ни стучалсяС предчувствием моим, мне верили с трудом.Да будет ли конец — роптала кровь. КончалсяМой бедный карнавал. Пора и в желтый дом.Когда я засыпал, больничная палатаВпускала снегопад, оцепенелый лес,Вокзал в провинции, окружность циферблата —Смеркается. Мне ждать, а времени в обрез.1982