Счастье Зуттера

— Итак, ваша фамилия не Зуттер, а Гигакс? — спросила она. — Ваша жена не выносила эту фамилию? — Дамочка с трудом подавила замечание, что и «Зуттер» тоже не бог весть что. — Если вы еще поддерживаете связь со своей женой, — сказала она, — было бы неплохо узнать ее адрес. Так, на всякий случай. Есть ли у вас еще близкие?

Зуттера поразила уверенность, с какой служащая больницы решила, будто он и Руфь в разводе, только потому, что жена не сидит на краешке его кровати.

— Вы спрашиваете, сохранилась ли у меня связь с женой? Думаю, сохранилась, хотя и затруднена по причине ее смерти. Кроме того, я все еще несу ответственность за ее кошку.

Дамочка, казалось, не знала, какие его слова принимать всерьез, а какие нет.

— Скажите, вы не член какой-нибудь секты?

Утвердительный ответ, подумал он, принес бы ей такое же облегчение, как и его матери. Хотя, возможно, и по другой причине.

Зуттер ограничился признанием, что он не только не сектант, но и вообще неверующий, хотя при крещении записан в реформатскую веру.

— В реформатско-евангелическую, — поправила дамочка, дополняя что-то в его истории болезни. — Готлиб Эмиль, — осведомилась она, слово «Эмиль» подчеркнуто. Это верно?

— Во всяком случае, так оно и есть, — ответил Зуттер.

Потом ей потребовалось заполнить графу «профессия».

— Напишите «бывший журналист», — сказал Зуттер.

Она перестала писать, но не поднимала глаз, давая ему возможность исправить очевидную глупость.

— Если вы бывали на кладбище, — сказал Зуттер, то могли прочитать на надгробных плитах: бывший федеральный егерь, бывший учитель или даже: бывшая госпожа полковница.

— Не кокетничайте своим возрастом, вам шестьдесят шесть, — решительно сказала дамочка. — Итак: журналист, на пенсии.

— О пенсии вряд ли может идти речь, — сказал он.

— Вы состоите в больничной кассе.

— Это для меня новость, — удивился Зуттер.

— Членство в больничной кассе обязательно, вы же лечитесь здесь не частным образом, — возразила она.

— Всем этим занималась моя жена, сказал Зуттер. — И обязательными, и частными делами. Я мог бы предъявить свое страховое свидетельство.

— Нам известен его номер, — сказала она. — Кто вас сюда направил?

Зуттер снова удивился.

— Неизвестный стрелок. Меня привезли на «скорой».

— У вас должен быть домашний врач.

— У жены был, гинеколог по фамилии Цвайфель, но они не нашли общего языка.

— Я поговорю об этом с профессором Ниггом.

— Кто это?

— Главный врач, — ответила она так, словно ее уже ничего не могло удивить.

— Вы больше ничему не удивляетесь, — заметил он.

— Я очень многому удивляюсь, — тут же возразила она. Чувствовалось, что ей надоело продолжать разговор в таком духе. — Но вы должны знать: я в подобных проделках не участвую.

Он не решился спросить, а в каких она готова участвовать.

— Не могли бы вы вызвать медсестру, — попросил он. — Меня знобит.

— Звонок у вас над головой.

— Благодарю вас.

— Не стоит благодарности, — сказала она и зашагала на своих высоченных платформах к выходу, словно на ходулях. Ее спина как бы говорила: «Ну и язва же ты. Неудивительно, что в тебя стреляли».

7

Последний отрезок пути, который вел от перевала Юлиер в горную долину, Руфь сидела рядом с Зуттером, широко открыв глаза. Говорил он один — о совершенно ином в этих местах освещении, о том, что в Энгадине отдыхаешь душой, каждый год заново. В пансионате, когда они поздоровались с персоналом и заняли комнату, Руфь выразила желание прилечь, но решительно, почти резко настояла на том, чтобы Зуттер и фройляйн Баццелль выпили по рюмочке за встречу. Пусть он поест и не ждет ее.

До половины одиннадцатого в гостиной было полно народу, потом он остался почти в одиночестве, пил свое «вельтлинское» и изучал надписи на балках перекрытия. Фредерикус или Бартоломеус думали даже о своем отъезде: IBIMUS — IBITIS. Мы уедем, вы уедете. IBITI IBUNT — тут его знания латыни оказалось недостаточно. FESTINA LENTE — поспешай не торопясь. Следующую надпись он не расшифровал: TEMPORA TEMPORE TEMPERA — умеряй время досугом?

Досуга у него хватало, в голове прокручивалась долгая поездка, по желанию Руфи они ехали без остановок. Из-за перепада высот потрескивало в ушах, пульс все убыстрялся — Зуттер раз за разом прикладывался к «вельтлинскому». Когда хозяйка пансионата не была занята, она подсаживалась к Зуттеру, такая же тощая, как и раньше, но ее сердечность казалась более наигранной, чем в прошлые годы. Не вышел ли он на пенсию, спросила она, давненько не читала она его отчетов. Впрочем ей теперь и не до чтения, после операции глаза у нее уже не те, что прежде.

Но видели они еще неплохо, недаром же фройляйн Баццелль не спросила о самочувствии Руфи. Прежде чем пожелать ему спокойной ночи, она принесла журнал регистрации гостей и сказала, что он может еще посидеть в гостиной.