Больничная палата, за которую заплатил Ник, была больше похожа на приемную главы государства. Расстарался на славу. Думать об этом было тяжело, потому что такие почести оказывают мертвецам.
Дима сидел на краю постели, чувствуя в грудной клетке собственное сердце.
Другие тоже чувствовали его, но не замечали, а ему больше нельзя было игнорировать вкрадчивое, еле заметное, «тук-тук». Оно подбиралось к мозгу, и судя по выражению лица Ника должно было добраться туда с минуты на минуту.
Листок бумаги и ручка.
Тумба возле постели.
Дима протянул руку и дрожащими пальцами стиснул свою драгоценность. Где-то за дверью дежурил нотариус. Наверняка, Нику эта услуга обошлась дороже княжеских палат больницы. Вот так сорвать с места дорогущего юриста в столице? Даже для Ника – дорого.
Нужно было унять нарастающий «тук-тук» и заставить руку не дрожать. Он сделал глубокий вдох, ровный выдох и вцепился в канцелярский шедевр всем своим существом.
«Я надеялся, что когда-нибудь она простит меня».
Ровный почерк, тщательно выверенные слова.
Он вспомнил, как долго готовился к этому дню. Как методично и тщательно приближал собственную смерть, разворачивая то, что произойдет за ее пределами с мастерством художника. Мазки ложились ровно. Клетка, которую он соорудил для самого себя, была прочной, а ключ от замка давно потерялся.
Ключ жил на другом конце мира в уютной квартире.
Возможно даже загорал на пляже каждый уикэнд.
Он надеялся, что это так. Надеялся, что когда-нибудь она простит, но теперь это было уже не важно.
Теперь было важно другое – то, что готовилось кропотливыми затяжками, выматывающими ночами на работе, дорогим, но опасно крепким коньяком.
Можно ли незаметно уйти со сцены, оставшись при этом хорошим актером?
Можно, если ты готов разыграть собственную смерть.
Рука снова дрожала. Унять тремор в том состоянии, в котором добрались до него врачи, было почти невозможно.
Еще один вдох. Он надеялся, что последний – это было бы очень трогательно. Очень точно. Это означало бы, что весь план по приглашению Смерти удался на славу.
«Я надеюсь, что когда-нибудь меня простишь ты».
Перед собой он увидел лицо Вика. И на долю секунды ему захотелось, чтобы это лицо было настоящим, но тогда пришлось бы нарушить все планы. Тогда фишки домино, которые выкладывали годами – он сам и другие, по его просьбе – развалились бы раньше времени. И все-таки захотелось. Наверное, перед Смертью уже не до замыслов.
И все-таки очень красиво: записка, кольцо, признание.
Потом.
После Смерти.
Наверное, в мире есть люди, которые могут вылезти из кокона бабочки только после конца.
– Надеюсь, ты не такой, – тихо прошептал он, опускаясь на подушку.
Все-таки для полного счастья теперь не хватало только одного – отсутствия жизни.
ИСТОРИЯ 6
Под прилипшей к телу рубашкой он ощущал мурашки. Холод и жар одновременно.
Зеркало в суде оказалось на редкость чистым и ровным – Виктор Степанович давно научился отличать качество зеркал. Жена любила, чтобы в доме было посветлей, наполняла квартиру люстрами, фонарями, лампочками, абажурами, и, конечно же, зеркалами.
Он посмотрел на отражение. Гладко выбрит, глаза уставшие, стрижка немного небрежная, как будто давно не мог позволить себе отлучиться с работы к парикмахеру – то, что нужно.
Отражение скривилось в презрительной усмешке. Виктор Степанович отшатнулся от зеркала. Тщательно выстраиваемая броня снова давала трещину. Выступить перед судьей нужно безукоризненно гладко. Произвести впечатление, не дать Любе возможность перетянуть одеяло на свою сторону. Пусть ей достанется загородный дом и земля, но квартиру – нет, эту квартиру он ей не отдаст. Она досталась от родителей. Она – единственное, что есть у него на память.
– Сгинь, – прошептал Виктор, чувствуя, что мурашки снова бегут под рубашкой. Хорошо, что еще есть пиджак. Хорошо, что есть галстук, который затягивает засосы на шее кипенно белым воротником.
Вик упрямо прорывался наружу. Смотрел хитрыми глазами из зазеркалья. Ему хотелось плюнуть в лицо Любе прямо перед судьей. Хотелось назвать их всех лицемерными ублюдками. Хотелось сорвать с себя рубашку и показать следы от кнута, покрывающие спину ровными полосами.
– Сгинь, – повторил Виктор.
Отражение усмехнулось еще жестче.
– Ты тоже лицемер, – сказал Вик из зазеркалья. – Хватаешься за последнюю соломинку.
Виктор Степанович набрал из-под крана горсть ледяной воды, плеснул на лицо, вытер руки бумажным полотенцем и решительным шагом пошел к выходу, не оборачиваясь.
Он знал, что Вик за стеклом в отчаянии бьет кулаком по поверхности. На костяшках пальцев проступили ссадины.
ИСТОРИЯ 7
Сильней всего запомнился закат. Был он медово-клубничным и пах так же из-за помады Алисы. Вик посоветовал ей с месяц назад купить дорогую косметику, даже сертификат подарил (знал, что деньги потратит на внуков), и теперь наслаждался приторно-ярким ароматом. Алиса убирала кухню, а Вик, пользуясь временной приватностью, перебирал галстуки.