Сбежать от Питбуля и Булочки

— Зачем руки? — мнусь я испуганно.

— Исполня-я-ять! — вальяжно.

Протягиваю их вперёд. Он щёлкает на запястье наручником. Вскрикиваю от неожиданности, вжимая голову в плечи. Поднимает на меня пытливый взгляд.

— Со мной поедешь.

— Мне в туалет нужно, — умоляюще шепчу я.

Доводит меня до туалета.

— Как зовут?

— Ася…

— Выкинешь что-нибудь, Ася… — свирепо.

Предупреждающе качает головой.

— Мало не покажется.

Поднимает моё лицо за подбородок пальцами. Смотрит недовольно на разбитую губу.

— Ладно, иди, — отпускает в туалет.

Здесь тоже везде решётки.

А ты бежать собралась, Агния?

А что мне теперь в тюрьму сесть?!

Я не хочу с ним уезжать! Я его очень боюсь. Но меня никто не спрашивает.

Ведёт меня по улице в машину. Холодно.

— Шапки нет?

— У Лобова осталась, — вздыхаю я.

Усаживает на первое сиденье, включает обогреватель. Наручники пристегивает к дверной ручке.

— Без глупостей, ясно? — смотрит в лобовое. — Будешь делать всё, что скажу. Ты пока у меня в рабстве.

— А почему Вас Питбулем называют? — с опаской кошусь на моего "рабовладельца".

Куртка сползла с плеча, там погоны. Я не разбираюсь в званиях, к сожалению.

— Кто называет?

— Все…

— У "всех" бы и спросила, — грубовато отшивает меня.

— Ясно… — отворачиваюсь к окну, кутаясь в свою тоненькую шубку. От холода и страха трясёт.

На лобовом стекле пропуск "старший оперуполномоченный Касьянов Б. М.".

Закрывая глаза ложусь головой на стекло.

— Чего трясешься? — недовольно. — Замёрзла?

— Страшно.

— Страшно, девушка, вот там на обочине стоять и в окна подъезжающих тачек цену озвучивать! Юная же совсем… — с осуждением.

— Это неправда! Он всё наврал! — с отчаянием шепчу я.

— Ну да, — с досадой.

Не верит. Никто не верит. Да никто и не спросил ни разу, что на самом деле случилось, вот что страшно.

— Отпустите, пожалуйста.

— А смысл? Не-е-ет… Поработаешь пока в другой ипостаси. Может, одумаешься.

— Кем?

— Снегуркой.

***************************************************

Богдан

Искоса поглядываю на девчонку. Даже жаль её немного. Хотя на дух не выношу всю эту продажную шушеру.

Мордашка-то нежная, хорошенькая… Макияжа нет, только ресницы подкрашены. Тушь размазана. Сначала за убойный смоки-айс принял. Но сейчас вижу, просто плакала, глаза потерла.

Не похожа на бабочку. Но сейчас не любят ярких, естественных любят. И их немало. С инсты начинают, потом на эскорт переходят.

— Родители твои где?

— Нет родителей, — обиженно.

— Ясно, — вздыхаю я. — Сирота, что ли?

— Нет. Мама уехала. С бабушкой я жила.

— А работать пойти — не судьба?

— Я и пошла!

Хреновая работа то…

— Восемнадцать есть?

— Есть.

А вообще не похожа она на уличную. Такие нимфетные юные неженки это "элитка".

Переворачиваю её руку ладонью вверх, рассматриваю. Руки ухоженные. На пальцах и ногтях нет следов от никотина. Колечки золотые тоненькие как паутинки и все на одном пальчике, не пошлые.

— Не куришь?

— Нет.

Уличные курят все.

Открываю бардачок, достаю подаренный коньяк. Скручиваю крышку.

— Глоток хочешь согреться?

— Нет! — обескураженно смотрит на меня, как на полоумного.

Как Ариша бы смотрела, предложи я ей приобщиться к чему-то горькому. Так не бывает…

Приврал Лобов, что на панели снял. Элитная девочка, чистенькая вся. И история там какая-то другая.

Во мне просыпается ищейка. У меня девиация — я спать не могу, когда у меня дебет с кредитом не сходятся.

— Посмотри-ка на меня.

Поворачивается, волосы падают, закрывая половину лица.

— Убери волосы с лица.

Дёргает руками, наручники брякают. Цепь до лица дотянуться не даёт.

— Ладно, я сам.

Отвожу прядь темно-русых волос за ухо. Блестящие, чистые… Свои, не крашенные. Уши не проколоты.

И ловлю себя на порыве пройтись пальцами по этой нежной молочной коже. И неожиданно возникшем чувстве трепета. Ой, фу… Это точно не сюда. Чего это меня понесло? Это все из-за отсутствия женщины. Нет, женщины бывают… Но женщины нет. Такой, чтобы хотелось погладить, поцеловать.

Отворачиваю ворот шубки, там водолазка с высоким горлом. Бусики из сандала. Стильные, но не дорогие.

— Не трогайте, — хмурится.

Одергиваю руку. Поднимаю телефон, делаю фотку.

— Зачем? — опасливо.

— Дяденькам тебя покажу, — морщусь я.

— Каким дяденькам?! — теряет она голос, тяжело сглатывая.

— Знакомым.

Скидываю ментам из района, которые работают с этим контингентом каждый день. Они их всех в лицо знают.

"Ваша звезда?"

— Руки больно, — всхлипывает она. — Можно я митенки на запястья натяну?

Митенки… Слова-то какие из этого ротика выходят — мягкие, теплые, невинные. Эх! Но её тонкие запястья и правда жалко.

— Не дергай руками и браслеты затягиваться не будут. Я бы тоже предпочел мягкие, — шучу я. — Но сегодня у нас день садо-мазо.

Открываю наручники. Выдернув руки, растирает запястья. Натягивает медленно свои белые митенки на кисти, гневно глядя на меня исподлобья.

— Не испепеляемый я. Можешь не стараться. Давай обратно, — взмахиваю наручниками.

Телефон мой пиликает, перевожу взгляд на экран.

"Нет, не наша".

Неожиданно девчонка дёргает ручку двери и выскакивает из машины.

— Эй!