Сбежать от Питбуля и Булочки

В полицию я попала первый раз. Ужасное место… Не то, чтобы я ожидала, что здесь хорошо. Для меня это в принципе неожиданно.

Ничего не соображая, грею руки на горячей трубе, идущей вверх от крошечной батареи. Левая, половина лица ноет, губа щиплет. Голова кружится.

В камере от лавочки пахнет отвратительно, и я боюсь присесть. Или это ещё не камера? Обезьянник, кажется. Он отгорожен только стальной решёткой. Расфокусированным взглядом слежу за мужчинами.

Я здесь, а они там совершенно спокойно пьют чай, шутят, кидают друг другу мандарины, и один даже развешивает новогодний календарь на стене на следующий год. Праздник у них… На меня никто не обращает внимания.

Сердце колотится, в животе тугой ком.

Что со мной будет? Заступить некому. Даже искать сразу никто не станет.

Один из них бросает на меня, взгляд.

— Куда девку-то эту девать?

Не дыша прислушиваюсь к разговору.

— Заявление есть? Есть. Значит, в СИЗО.

— Умный что ли сильно, Петренко? В СИЗО дорогу завалило лавиной. Не проехать, не пройти. Снегопад пятый день. Там аварийка с обеда гребёт. Работы не на один день.

— Питбуль от Лобова по её душу приехать должен. Показания взять. Вот пусть и решает, что с ней делать. Мы долго держать не можем. Не голодом же её морить? Там сейчас битком камера набьется «обильно празднующими».

— Я б вообще ей премию дал, — понижает голос один из них.

— Да уж… Полкан Тихонов, хоть и зверь был, но хотя бы честный. А Лобов тварь ещё та. Подставит, глазом не моргнёт.

— Питбуль то её по-любому засадит, ему только след дай! Любого раскатает. А эту овечку… Пф!

— Вы особо-то не базарьте, — одергивает их пожилой. — Особенно при Питбуле. Лобова ж человек. Да и вообще, давайте, в патруль. Нечего прохлаждаться.

На каблуках стоять уже болят ноги. Вырядилась, дурочка. Думала, после работы в кино схожу. Там сказка новогодняя… А Лобов этот… Сволочь!

Закутавшись в шубку, по стене сползаю вниз, садясь на корточки. Колготки на одной коленке порваны. Вниз и вверх идут крупные стрелки.

Питбуль…

Человек Лобова.

Из глаз капают опять слезы. Тушь щиплет глаза. Закрываю их. Спать хочется. Но ещё больше хочется домой!

За что?! Несправедливо это. Я же защищалась. Никто мою версию слышать не хочет. Злые, равнодушные…

— Вечер добрый, — слышу мужской голос.

От него моё сердечко подскакивает и переворачивается.

— Здорово, Касьянов. Вот держи…

— "Воткнула в ногу полковнику полиции вилку"? Нашему полкану, что ли? — спрашивает этот голос.

— Ему, — хмыкает пожилой.

— Отчаянная!

— На словах сказал, с трассы девка. Но афишировать запретил. Женат же… По официальной версии — нанял её как помощницу по хозяйству для жены.

— Так и было! — не выдерживая вздыхаю я.

— Не пищи там! — недовольно одергивает меня пожилой.

Тоже мне — стражи правопорядка! Бандиты в погонах…

Шепчутся там что-то.

Выглядываю, держась за решётку руками. Тот самый спиной стоит. Плечи широкие. Ноги агрессивно расставлены, словно в стойке стоит и сейчас двинет кому-нибудь.

Это Питбуль? Про него они говорили?

С Лобовым хороший человек работать не станет. Значит, подонок тоже. А голос приятный у него. Бывает же…

— Бред какой-то, — шелестит он листами.

Лобов старался, целое сочинение написал про мои «подвиги»! Обещал, что по всём статьям меня утопит.

— Где эта Лара Крофт?

Разворачивается этот… Касьянов, кажется.

— Господи… — с отвращением смотрит на меня.

А за что?? Молодой, красивый, а такой злой.

Мы встречаемся взглядами. Отвращение на его лице становится выразительнее. Морщась, поджимает губы. Словно я ему лично что-то плохое сделала.

Мамочка…

Рвано всхлипываю.

— Товарищ капитан, я вандала поймал, — проводят мимо меня девочку.

— Не понял, — переводит на неё взгляд Касьянов.

— Дочка твоя лаком манекену ногти покрасила и лицо! Чего делать то? Он теперь с улицы не на мента похож, а на индейца.

Дочка его? Хорошенькая. Щёчки пухлые, глазки большие. Сладкая булочка.

— Мать твою… Арина! — рявкает он.

И сердце моё обрывается, падая в пятки. Девочка замирает, не моргая смотрит мне в глаза. Белая сумочка с логотипом Шанель летит на пол. Из неё высыпаются всякие женские штучки. Пухлые губешки дрожат.

Дурак какой! Напугал девочку. Возмущаюсь, поднимая на него рассерженный взгляд.

Жалко им манекена! Подумаешь…

Резко и грубовато подхватывая её на руки, уносит куда-то. И обо мне снова всё забывают.

А я беспокоюсь за булочку. Разве можно так с маленькой? До чего же неприятный человек! И хоть бы кто заступился. А за меня тем более не заступятся. Кошмар какой…

Маюсь в этой клетке ещё пару часов. И уже готова рыдать от усталости. Желудок урчит. Хочется в туалет. Поглядываю на отвратительную лавку с потеками. Пол ещё грязнее… неужели придется на неё сесть.

Слышу снова тяжёлые шаги.

— Короче, я её забираю. Давай, распишусь, — голос Питбуля.

— А куда, если не секрет? — уточняет пожилой.

— Тебе какое дело? Твоё дело — мне её сдать. Дальше — моё дело.

— Да так, спросил… — равнодушно.

Дверь в обезьянник открывают.

— Прибрались бы тут что ли! — фыркает он.

— За каждым не приберешься. Уборщица завтра придет, помоет.

— Выходи, руки вперёд, — командует мне Касьянов.