Савва Мамонтов

Шаляпин чуть не плакал. Ему и самому хотелось в Москву, он сдружился с артистами и с Коровиным, он чувствовал, как сам он впоследствии писал, «разницу между роскошным кладбищем… императорского театра с его пышными саркофагами и этим ласковым зеленым полем с простыми душистыми цветами. Работа за кулисами шла дружно, незатейливо и весело. Не приходили никакие чиновники на сцену, не тыкали пальцами, не морщили бровей». Он видел искренний интерес к нему Мамонтова, который полюбил в нем его талант, и Шаляпин понимал, что именно в Москве, именно у Мамонтова сможет он талант свой развить, но ведь с Мариинским театром подписан контракт, нарушение которого грозит выплатой крупной неустойки — 3600 рублей. Сумма нешуточная.

Мамонтов сказал:

— Я мог бы вам дать 6000 в год и контракт на три года. Подумайте, — и вспомнив, что как-то Шаляпин сказал, что, знай он итальянский язык, он женился бы на Торнаги, прибавил улыбаясь:

— Кстати, Иола Игнатьевна уже подписала контракт.

Спектакли в Нижнем Новгороде стали началом успеха Шаляпина. Уже через два дня после первого спектакля, состоявшегося 14 мая, в день коронации, газета «Волгарь» писала: «Первое представление оперы „Жизнь за царя“ особенно интересно, так как знакомит публику с теми артистами, слушать которых придется целый сезон. Поэтому приходится сказать несколько слов… Г. Зеленый ведет оркестр недурно, но уж слишком громко, что для такого небольшого театра не идет… Из исполнителей мы отметим г. Шаляпина, обширный по диапазону бас которого звучит хорошо, хотя и не особенно сильно в драматических местах. Играет артист недурно, хотя хотелось бы поменьше величавости и напыщенности. Хоры очень хороши, поют уверенно, стройно и даже играют».

Публика тоже была благосклонна к Шаляпину и к опере в целом, хотя солидные провинциальные меломаны, избалованные частыми гастролями столичных трупп во время традиционных нижегородских ярмарок, старались внести все же некоторую долю критики в свои похвалы. Собольщиков-Самарин передает в своих записках эти исполненные курьезной важности диалоги.

— Этот молодой артист поет довольно мило.

— Да, недурно, но голос еще слабоват, не установился…

— Ну, какой же это бас, помилуйте! Густоты в звуке нет, октавы… Пожалуй, скорее, баритон.

И все же это был успех. «Жизнь за царя» шла на другой день и снова при полном зале.

Следующим спектаклем 16 мая шла «Аида», где коровинские декорации произвели на зрителей хорошее впечатление. 17 мая поставлен был «Демон», в котором Шаляпин исполнял партию Гудала, и, наконец, — «Фауст», где Шаляпин должен был исполнять партию Мефистофеля, не раз уже исполнявшуюся им в Мариинском театре.

Времени на тщательную подготовку не было, удалось провести лишь одну репетицию, на которой Савва Иванович увидел еще раз, как успела за короткий срок императорская сцена исковеркать Шаляпина. Но за время одной репетиции изменить ничего уже было невозможно, разве что следовало дать Шаляпину предметный урок: пусть сам увидит, как не надо играть. И Шаляпин, начавший уже понимать что к чему, волновался страшно. Суть образа он не понимал, выполнял продиктованные ему петербургскими режиссерами движения, которые были еще смешнее из-за того, что он хотел уйти от пошлого штампа и почему-то усиленно размахивал на сцене плащом. Это было нелепо и выглядело жалко.

Рецензент той же самой газеты «Волгарь», который еще четыре дня назад хвалил Шаляпина, теперь писал: «Прямо не верилось, смотря на Мефистофеля, что это тот самый г. Шаляпин, который пел Сусанина. Куда девалось уменье показать голос, блеснуть его лучшими сторонами! Ничего этого не было, а по сцене ходил по временам очень развязный молодой человек, певший что-то про себя. Меня уверяли, что он бережет голос для серенады 4 акта. Но и это оказалось неверно. Серенада пропета так же холодно и еле слышно, как и все остальное. В сцене с Мартой он вызывал смех, но что было грустно, это то, что… смех повторился во время размахивания крыльями плаща в сценах перед церковью».

Шаляпин был сражен своим провалом и совсем уже решил уехать из Нижнего. Но утром в театре он не услышал от Мамонтова ни малейшего упрека. Наоборот, Савва Иванович приветливо улыбнулся и, подхватив Шаляпина под руку, увел его и начал рассказывать о Гёте, об истории доктора Фауста — старинной легенде, ставшей зерном, из которого выросла гениальная трагедия, — о Мефистофеле, о его роли в истории Фауста, о характере этого колоритнейшего персонажа мировой литературы и музыкальной драматургии.