Сара Бернар. Несокрушимый смех

Но вернемся на Бель-Иль, это сблизит нас, раз Вы побывали там месяц назад. Первый раз, когда я увидела Бель-Иль, он представился мне гаванью, раем, убежищем. Я была измучена, я явилась из Парижа или из какого-то турне, уж не помню, во всяком случае позади осталось множество драм. Не забывайте, что если я и декламировала Расина, то жила чаще всего за счет Фейдо, не стану скрывать этого от Вас. Мне, как и моим деньгам, нередко случалось войти в дверь и уйти через окно, или наоборот, причем в еще более сумасшедшем темпе. Я достигла возраста, показавшегося мне достаточным, чтобы притормозить немного свои бешеные скачки. Именно тогда я и наткнулась на это место, такое дикое и одновременно цивилизованное, такое неистовое и ласковое, каким был Бель-Иль. Я обнаружила его благодаря Клэрену, моему спасителю, моему художнику, моему любовнику, хотя теперь я больше не уверена в этом, но наверняка лучшему моему другу. Клэрен был основательным малым, светским парижским художником, имевшим определенный успех, большой успех. Он писал портреты женщин, достаточно лестные, чтобы они узнавали себя, и достаточно точные, чтобы окружающие тоже их узнавали. Именно поэтому среди тысяч моих портретов я по-настоящему дорожу лишь тем, на котором я, очаровательная, изображена лежащей на диване. Знаменитый портрет Сары Бернар кисти Клэрена – действительно единственный, который воздает мне должное. Смейтесь, смейтесь сколько хотите, только не говорите мне, что находите похожими фотографии, которые уродуют Вас. Тогда Вы будете святой и мученицей, но уже не той, кому я писала в начале этой книги. Ладно, итак, Клэрен обожал Бретань, он нам все уши прожужжал о ней, и в конце концов мы отправились туда вместе с ним. В ту пору это было непросто. Понадобилось двенадцать часов поездом от Парижа до Киброна и уж не помню сколько часов, чтобы добраться на катере из Лорьяна на Бель-Иль. Там мы сели в двуколку. Представляю себе, что теперь там полно кучеров, поездов и пароходов, но в то время стояла полнейшая тишина. Мы объехали остров на старой двуколке, которую тащила лошадь, покачивавшая головой, ей вторил кучер. У Бель-Иля два облика: один – вид с моря: крутые, обрывистые берега, скалы, волны, пугающие расщелины, пена. Настоящая трагедия разыгрывается на этих берегах, вернее на этих закраинах. Но внутри, стоит лишь преодолеть рифы, простирается приятнейшая сельская местность, ласковая, умиротворяющая, с небольшими ложбинами, косогорами, полями, деревьями, аккуратными рядами домиков, дорогами, рощицами, словом, предстает своего рода лубочная картина деревни, и это полностью соответствовало моим двум обликам, тем двум ликам, к которым я обычно прибегала. Со стороны моря, когда я поворачивалась к нему лицом, это была трагическая актриса Сара Бернар, это был Расин, это были страсти, ярость и пена, отражение которых я видела своими глазами. Когда же я поворачивалась в сторону суши, то видела приятную, легкую жизнь, то был мой собственный характер, моя веселость, моя несколько игривая манера относиться ко всему, словом, моя забота о счастье. Разумеется, прибыв на Бель-Иль и прогуливаясь там, я не облекала это в такие слова. У меня появилось ощущение убежища, а я нуждалась в убежище; возможно, даже Клермон-Ферран произвел бы на меня такое же точно впечатление. К счастью, это убежище было к тому же очаровательным. Там, на самой ветреной оконечности, я обнаружила форт, самое недоступное место, практически необитаемое и очень неуютное, которое именно поэтому и привело меня в восторг. Я тотчас бросилась покупать его, что мне и удалось сделать. Добавлю, что, несмотря на столь суровые эпитеты, форт Бель-Иля был одним из самых чудесных мест в моей жизни и одним из самых уютных – в моральном смысле. А главное, думается, на Бель-Иле мной овладел соблазн благоустройства и уюта, о которых коренные парижане, измученные до отвращения тротуарами, лестницами, автобусами, всевозможными помехами и бесконечными вынужденными передвижениями по городу, всегда смутно мечтают. Я действительно мечтала о каком-нибудь месте, где можно было проводить время без осложнений, о комнатах, где можно сразу почувствовать себя в надежном укрытии, о ступенях, сойдя с которых можно оказаться непосредственно на природе. Я мечтала о такой жизни, при которой не существовало бы барьера между мной и блаженством. Надо признать, что в Париже такое случается редко, если не принимать в расчет нескольких миллионеров, которые, не считаясь с расходами, доставляют природу к себе на дом. У меня же не было средств этих миллионеров (которые, впрочем, не находят покоя нигде, и в особенности на природе). Подобно многим горожанам, я тоже воображала сельскую природу местом, где я буду шагать по лугам, вместо того чтобы бегать по улицам, где по утрам я буду лениво лежать в постели, вместо того чтобы стремительно вскакивать с нее, и где, наконец, я буду обстоятельно беседовать о разных умных вещах с друзьями, а не обмениваться с ними какими-то междометиями. И еще я воображала, – почему бы и нет? – что на природе мои воздыхатели подождут после нашей встречи месяца три, прежде чем безмятежно подарят мне и свое сердце, и букет фиалок, вместо того чтобы, как в Париже, уже через день предложить бриллиантовую заколку и свою постель. Ну конечно, я преувеличиваю. Мои мечтания не были столь томными, а действительность столь грубой. Но все-таки я воображала, что на этом острове у меня появится свободное время, которого мне так не хватало в Париже. В действительности, относительно Бель-Иля я мало в чем ошибалась. Если мое доброе здравие, мой задор, моя болезненная энергия (как говорил Кью-Кью) помешали мне по-настоящему отдыхать, заставив, напротив, придумывать игры и шутки, одна другой глупее и беспокойнее, зато на протяжении тридцати лет, что я туда ездила, я обретала там свободу, прелесть и сладость каникул, о которых всегда мечтала. Меня постоянно сопровождало множество друзей, и думаю, что именно там мной овладевал самый безумный смех, именно там я познала величайшие радости в обществе тех, кто ныне умер и похоронен. Боже мой, как мы смеялись в этом прелестном, поэтичном и диком месте! А кстати, что сталось с Бель-Илем? Остался ли он таким же очаровательным и спокойным? В мое время мой дом был практически нежилым, а как теперь?.. Как Вам известно, на Бель-Иле у меня, наверное, было десять домов. Я жила в одном, а когда он переполнялся друзьями и разными приглашенными, я оставляла их там и перебиралась в другой. Я купила также огромный дом несчастного торговца, который имел дерзость и глупость загородить своим владением чудесный пейзаж. Я непрерывно пыталась выдворить его оттуда. Однако этому несчастному пришла хорошая мысль установить центральное отопление и водопровод. Признаюсь, это было блаженством после нескольких месяцев сельской жизни, когда приходилось довольствоваться дровами и ведром горячей воды. Но прежде чем уступить конформизму и просто комфорту, у меня было время нарисовать и построить на Бель-Иле несколько интересных домов, сгруппированных вокруг первого, дома Клэрена, и форта. Вы посетили их? Полагаю, что нет. Думаю, я могла бы стать достаточно видным архитектором, точно так же, как могла бы быть, хотя это уже доказано, достаточно видным скульптором. Был в моей жизни период – тогда я жила на авеню де Виллье, – когда, измученная театральными нравами, я чуть было не отказалась от преходящей и пустой славы актрисы, чтобы посвятить себя надежному и вечному делу, работе творца. Я чуть было не посвятила себя скульптуре. Быть может, напрасно я этого не сделала. Долгое время я работала в белой блузе в мастерских; работала упорно, с утра до вечера, у меня были мозоли на руках, нередко я ранила себе пальцы ужасными инструментами скульптора и деревянным молотком. Ко мне заглядывало множество друзей, они молча смотрели на меня, приходя в замешательство при виде пыла, мрачного пыла, овладевавшего мной в такие минуты. Ах, творить! Творить! Это нелепая и мучительная мечта актера.