Сапфировый альбатрос

«Спасибо за переданные приветы и добрые обо мне отзывы. Ты по-женски чутко поняла, что мои грубость и цинизм — все это напускное, чтобы скрыть боль. Я рад, что у тебя такая тонкая всепонимающая душа.

И ты очень умно поступила, что не отдалась мне, — тогда бы прости, сказка!

После тебя я имел по-настоящему восьмерых женщин, но они почти не барахтались и ничего поэтому не дали моей душе, кроме утоления голода.

Мне бы хотелось повидать тебя, я ведь, слава богу, уже не такой сумасшедший, что прежде, — целых два удара перенес! Но, конечно, хотеть тебя и ласкать буду, а ты взамен опять будешь получать чудесные стихи.

Только не читай их благоверному — на кой черт?

Теперь я обнищал и вряд ли выгоняю десятую часть заработков твоего мужа, но противно, подобно ему, кувыркаться по заказу на потеху почтеннейшей публики».

И наконец ее отыскавшийся окончательный ответ:

«М. б., Вы один совсем поняли и по-хорошему пожалели меня. И о Вас я думаю хорошо. И к Вам я, м. б., приду — „за смертью“ — как Вы сказали давно. Если пойму совсем, что нет сил жить. Если признаю себя побежденной. А это, кажется, возможно. Жизнь сильнее нас. А если так — нужно уйти».

Следы Красного Звонаря кое в каких писаных бумагах еще все ж таки отпечатались. В год Великого Перелома последний римлянин пенял уже самому «Михе» — Мишелю, стало быть, — каково ему невыносимо было при посторонних на лестнице дожидаться, когда благодетель Мишель, я извиняюсь, отслюнит ему трешку. Хотя сам Красный Дьявол, по его хвастливым заявлениям, в три месяца написал три замечательные книги более чем на 3000 рублей.

Красный Беранже еще, я извиняюсь, повыеживался: во всем-де нашем издательстве по плечо мне только ты (то есть, значит, Мишель) да Радлыч — был такой карикатурщик Николай Радлов. Последний римлянин полагал себя еще и повыше Мишеля: беседы со мною — это-де счастье, Мишенька, для тебя, потому что они могли бы выпрямить твой искривленный роком позвоночник.

Это он так напрямую и лепил Мишелю в лоб.

Зато в последнем письме от 26 июля 1937 года бывший Красный Дьявол уже лепетал скромнее скромника из скромников: «К Вам я обращаюсь, Михаил Михайлович, с мольбой о защите моей голодающей жены». И дальше плел чего-то до крайности жалостное: ссуда, пособие, литфонд, 200 р., 101 р., 25 р., 30 дней жила одним черным хлебом, тяжко больная сердцем, поступила работницей на фабрику игрушек, 125 р. в месяц, одна квартира 60 р. в месяц…

Про себя зато он особенно не умолял: да, ему, конечно, очень тяжело в тюрьмах, но старому дураку, пятидесятилетнему, «повинному во вредной болтовне», туда и дорога, ему даже «очень милосердно дали 5 лет лишения свободы и 3 г. поражения в правах», он «сам стремился к перековке»…

Правда, перековаться, похоже, не сильно успел, протянул, я извиняюсь, в лагере совсем относительно недолго.

Но это я чересчур далеко вперед по календарному времени забежал. Вернусь к геройской эпохе сворачивания нэпа всерьез и надолго.

Мишель со своей супругой были, идейно рассуждая, частники, да и проживали в довольно-таки буржуйских условиях в арендованном доме. А тут ихний дом передали в ЖАКТ, в котором последняя буква «т» означала «товарищество». И супругам в квартиру по-товарищески подселили многосемейного товарища Бараева — супруга покойной племянницы ихней кухарки, при трех, я извиняюсь, пацанах и второй жене. Тут даже склонный к небожительству Мишель забеспокоился и написал об этих делах Главному Пролетарскому Писателю. Чье высокое имя носил на себе этот самый ЖАКТ.