Сапфировый альбатрос

Откуда Мишель только раскапывал этакое в семнадцатом году? «И только ветер шепнул — куда идешь, прохожий, принц или паяц?» Принц! Паяц! Где он их таких высмотрел, принцев и паяцев? Лично я такого бы и за тысячу лет не сочинил, назначай мне хоть три академических пайка. А у Мишеля в его упаднических придумках из лесу запросто выходит женщина, безумная собой. То бишь я перепутал: прекрасная собой, и плавны были всякие разные ее движения. И спрашивает она Мишеля чего-то насчет того, что такое ЖИЗНЬ большими буквами и в чем сущность и счастье. А Мишель ей как-то очень мудрено растолковывает, что счастье-де можно распознать, только когда его потеряешь.

Хотя не особо глупо, если разобраться.

А он ей предлагает обменять ее одиночество на совместную дорогу с ним незнамо куда.

Но это еще ничего, этак, может, и я бы исхитрился сочинить, если бы поднапрягся. Зато последний финальный конец мне бы и за две тысячи лет не придумать, я даже запомнил: «сегодня солнце влюблено в землю».

А? Как вам такое? «Солнце влюблено в землю»!

А еще он в мае семнадцатого обращался к старенькой вылинявшей маркизе: вспомни-де своей ослабевшей головкой, что сегодня состоится исключительный бал в честь нашего когдатошнего обручения, сегодня ты снова будешь голубая маркиза в костюмчике цвета твоих бывших, а теперь полинявших глазок. Я ж в свое минувшее время целовал тебя в голубой гостиной под нестерпимо чувствительный вальс, так вот, значит, натяни на себя снова тот старенький помятый костюмчик, и мы, дескать, снова закружимся с тобой в вихре вальса. И тут же сам плюется: тьфу-де, какая ты старая и облезлая в этих голубых тряпках! И тряпки полиняли, и ты полиняла — уберите от меня эту психическую!

Эти тому подобные штучки в период реакции считались самым высшим утонченным шиком, а тут май семнадцатого на дворе, а он все в эту же упадническую дуду!

Летом того же семнадцатого Мишель сочинил и того пошибче. Король-де обращается ко всем своим подданным гражданам, что если кто разыщет ему такую дамочку, что он в ней увидит, чего раньше никогда не видал, то он тому отстегнет полцарства. А с той дамочкой распишется законным браком.

Хитро придумал: он же ж если даже углядит чего новенькое, так все равно не признается. Чтоб полцарства не отдавать. Да и жениться ему ни к чему, он завсегда лучше провернет пар амур. Ну, может, из приличия отстегнет ей квартирку в пригороде, и хватит с нее, пущай жалуется в домовый комитет, если недовольна.

А в том же ж городе на окраине торчал или, кажется, даже высился очень до ужаса старинный замок, где проживал какой-то вассал Огума. Сам молодой и красивый, жена Гедда тоже ужас какая красивая, все кругом усыпано золотом и бриллиантами, но все до страшности мрачно, и в гости к ним никто не ходит. И даже спальни у супругов разные. У него налево, у ней направо или наоборот, уже не помню.

И вот в ужасно долгую и мрачную ночь, там и ночи какие-то особенные, Гедда сбежала из замка и прискакала к царю. И говорит: я, говорит, дескать, хоть с мужем и живу, а до сих пор девственная барышня. Видали, спрашивает, вы такое? Не видали. Значит, гоните мне полцарства. Или, по крайней мере, извольте со мной расписаться. А король отвечает: ну ты и насмешила! Я тоже ни разу не жил с моей женой, хоть я тоже и самодержец, и собою до чрезвычайности красив. И все почему? Потому что я чересчур добрый. А женщинам требуется кнут. Или там подтяжки. Ну, в общем, поменьше с ними надо колбаситься.

И вся тут итоговая резолюция. Летом, заметьте, семнадцатого, в преддверии Великой Октябрьской Социалистической Революции с участием идейных женских личностей товарищей Надежды Константиновны Крупской и Клары, не знаю, извините, отчество, Цеткиной.

Вот с таким-то идейным багажом Мишель собирался вступить в законный брак.

Тогда же он сочинил байку, как какая-то дамочка два часа размешивает порошок в теплой воде, а выпить, я извиняюсь, трусит. То на язык пробует, то в зеркале строит страшные рожи, какая она, дескать, сделается, но чем кончилось — не знаю, не дочитал.

Про потасканную актрису, правда, у него вышло довольно-таки жизненно — пятого июля написано. Как вчерашние победители захлебнулись в крови и еще в чем-то таком, как они, наподобие, я извиняюсь, шакалов, везде вынюхивают женщин и с воплями их куда-то волокут. И ввиду таких чрезвычайных обстоятельств все нормальные женщины прячутся по квартирам, а актриса Лорен нарочно наряжается и медленно этак тащится навстречу солдатне. А те волокут двух других женщин и на нее ноль внимания. Она нарочно нахально смотрит им в глаза, а им тьфу на нее, у них имеются получше. Только один довольно-таки больновато толкнул ее в спину.

И вся любовь.

И она ужасно как сильно расстраивается: как же так же, неужели я такая сделалась старая? Даже для этих, я извиняюсь, животных?

Это Мишель занимательно сочинил, жизненно.