Утро давно наступило, а Самвел все еще не выходил из опочивальни: он вернулся от Мушега очень поздно и лег спать почти на заре. Юный Юсик не раз подходил к дверям и подолгу прислушивался к тяжелому, прерывистому дыханию и вздохам своего господина. «Уж не захворал ли?» — подумал он под конец, и на ясное, добродушное лицо юноши набежала тень печали.
Когда Юсик в очередной раз отлучился из зала, туда вошел старик, высокий и худой, словно живые мощи. Седые волосы и седая борода обрамляли холодное, обтянутое похожей на пергамент кожей лицо с крупными чертами, резкость которых говорила о твердости характера. Зачем пришел, старик и сам толком не знал, но тут же нашел себе дело: подошел к одной вещи, к другой, посмотрел их, обследовал, переставил одну на место другой, а ту на место первой; подошел к стоявшим в углу копьям и дротикам, взял одно копье, перенес в угол, оттуда принес другое, поставил на место первого, посмотрел, что получилось, увидел, что копье стоит чуть косо, поправил и снова стал смотреть, что из этого вышло. Этими перестановками он и был занят, когда снова вошел Юсик и схватил его за руку со словами:
— Ну, твое ли это дело? Опять ведь все перепутаешь!
— ЦыЦ. Щенок! — отозвался старик и отшвырнул Юсика с такой силой, что не будь тот наделен поистине кошачьей ловкостью, мог бы рассыпаться по полу, как комок сухой штукатурки.
— Потише, милый Арбак, — предупредил юноша, — наш господин еще спит.
— Спи-ит? — насмешливо переспросил старик. — Спит — разбудим. Где это видано — спать в такое время!
И правда, шум разбудил Самвела.
Арбак так звали старика — был в свое время дядькой Самвела; молодой князь вырос у него на руках, оттого-то старик и вел себя без особых церемоний. Это был старый воин с суровым и чистым сердцем. В свои преклонные лета он все еще сохранял юношескую свежесть мужественной души. Самвел уважал этого человека, уважал и его старость и его нестареющую доблесть. Несмотря на возраст Арбака, его стрелы никогда еще не пролетали мимо цели, и рука была крепка. С отроческих лет он наставлял Самвела в охоте и разнообразных воинских упражнениях: учил быстро бегать, учил прыгать через широкие расщелины, ездить верхом и укрощать норовистых скакунов, учил стрелять из лука и пробивать насквозь железные доспехи — этому он обучал своего питомца на больших медных плитах; учил одним ударом меча сносить голову с плеч или разрубать человека пополам — этому он обучал на животных; учил переносить голод и жажду, спать под открытым небом на голой земле — одним словом, обучал всем тем воинским навыкам, которые тогда были приняты в воспитании молодых феодалов и необходимы, чтобы считаться хорошим воином и хорошим человеком. Программа нравственного воспитания была у Арбака весьма лаконична и состояла всего из нескольких заповедей: не лгать; давши слово, держать его; проявлять милосердие к немощным; блюсти верность государю и родине; блюсти воздержанность в привычках и потребностях. Более основательное нравственное и умственное образование Самвела было поручено ученым монахам, которые наставляли молодого князя в богословии, языках, словесности и обучали письму. Этих пастырей приглашали из ближнего Аиггишатского монастыря.
Арбак был очень скромен и предпочитал, чтобы о его заслугах говорили другие, но порою, когда его выводили из себя, напоминав, как бы между прочим, что он потомственный дворянин. «Меня ведь не под забором нашли», — говаривал он в таких случаях. Старый воин имел обыкновение постоянно рассказывать одну и ту же историю о битве с персами, когда те захватили понтонный мост через Евфрат и не давали Юлиану1 перебраться через реку, а армяне отбросили персов от переправы и открыли дорогу Юлиану. «Эх, знать бы тогда, что этот Юлиан такой дрянью окажется...» — этими словами неизменно заканчивал свою повесть.
О каких бы чудесах воинской доблести не заводили речь при Арбаке, старик всегда отвечал одно и то же: «А вот когда мы бились у Евфрата...» и принимался за свою историю. Он никак не мог простить Юлиану Отступнику его низкого поступка с царем Тираном, что привело к гибели выдающегося армянского первосвященника.
Самвел вышел из опочивальни и, увидев Арбака, приветливо поздоровался:
— Здравствуй, Арбак. Как дела?
— Хорошо, раз ты здоров, — ответил старик и сел на ковер. Он не любил высоких тахт и кресел, почитая, смехот-