Самвэл

КНИГА ПЕРВАЯ

I ДВА ГОНЦА

Месяц скрылся за горою Карке, и Тарон погрузился в непроглядную тьму. В эту ночь на небе не было ни одной звезды, все наглухо обложили серые тучи; они медленно тянулись в сторону Кркурских и Немрутских гор, клубились, наливались густой зыбкой чернотой, сверкали порою молниями и громыхали глухими раскатами грома — предвестниками сильной грозы.

В этот тревожный ночной час равниной ехали два всадника. Путь их лежал издалека, очень издалека. Целый месяц назад выехали они из ворот 1избона, столицы Персии, миновали пустыни Хузистана, миновали выжженную солнцем Сирию, миновали армянское Междуречье и день назад ступили наконец на землю Мушской долины.

Оба были гонцы.

Один ехал на вороном коне, другой на сером. Всадник на сером коне знал о первом гонце и следовал за ним по пятам, таясь сам и не выпуская того из виду, первый же не знал, что за ним наблюдают, и потому они двигались, словно две планеты, в одном направлении, но по параллельным орбитам, и пути их не пересекались. Оба знали друг друга в лицо.

Они уже достигли берегов Арацани — так армяне называли Евфрат.

Всадник осадил серого коня. Взглянул на небо, осмотрелся: ему хотелось определить, далеко ли до рассвета. Но не было ни единой звездочки, чтобы подсказать, который час. Все было погружено в беспросветную тьму.

Однако надо было спешить.

Некоторое время он стоял в нерешительности, не зная, переплыть реку или перебраться по мосту? Но ехать по мосту — означало сделать немалый крюк и, может быть, столкнуться с тем, другим, да и ночной страже попасться в лапы. И всадник решил переправиться вброд.

Тихая серебристая Арацани, вздувшись после весенних паводков, словно взбесилась и набегала на берег шумными, бурливыми валами. Но наш путник знал все броды. Он спешился, потрепал серого по голове и красивой гриве и ласково сказал: «Ты храбро пересек страшные волны Тигра, тебя ли испугает родная Арацани?» Он разнуздал коня, чтобы тому легче дышалось в воде, сел и, перекрестившись, погнал его в реку.

Река ревела и грохотала, словно разъяренный дракон, и в ночном мраке ее мутные валы казались еще угрюмее. Конь целиком ушел под воду, так что поверх нее виднелась только голова; храпя и отфыркиваясь, он боролся с волнами. Ноги его не касались дна, он пересекал реку вплавь. Всадник вместо уздечки держался за гриву и рукою посылал коня в нужном направлении. Несколько раз в бурных водоворотах и конь и всадник с головой уходили под воду, но выплывали снова. Мимо них проносило пни, коряги, обломки деревьев, и с плеском увлекало дальше. Всадник старался избежать столкновения с ними. Вдруг издали послышался глухой рев. Приближалась какая-то опасность. Всадник не потерял самообладания; он с напряженным вниманием всматривался в ту сторону. Темная, бесформенная глыба двигалась по реке. Чем более она приближалась, тем огромнее становилась и тем больший ужас внушали ее очертания: казалось, целая гора наползает на тебя но поверхности реки. Временами она вроде бы исчезала, но появлялась снова, еще более зловещая, чем прежде. Всадник понял, что это такое. В мгновение ока соскользнул он с седла на круп, чтобы облегчить коню его ношу, и, ухватившись за хвост, принялся понукать его. Гибельное мгновение неотвратимо надвигалось: темная громада, плотная и безобразная, словно какое-то фантастическое чудовище, приблизилась почти вплотную; ее шум заглушал все прочие звуки. Во что бы то ни стало надо было разминуться с нею, иначе она словно щепку подхватила бы и коня и седока! Конь тоже почуял надвигающуюся беду и удвоил свои усилия, рассекая волны с невероятной быстротой. И вот чудовище пронеслось мимо. Это оказались деревья из ближнего леса: селевый поток вырвал их с корнями и сбил, скрутил в своих водоворотах в огромный безобразный ком.

Выбравшись на берег, всадник с облегчением перекрестился.

Он досуха выжал одежду, снова взнуздал коня и двинулся дальше, теперь уже пешком, ведя коня на поводу, чтобы дать ему передохнуть. Однако тот еле передвигал ноги. Насколько стремителен был он в воде, настолько же медлительным стал на суше. Хозяин приписал это усталости.

Он порядком отдалился от реки и приближался к отрогам горы Карке. Дорога шла вверх, вилась по горным склонам, спускалась в глубокие овраги, в расщелины скал и снова карабкалась все выше и выше. Ему были знакомы эти лесистые кручи, он знал их трудные переходы и тропинки, ибо и сам вырос в этой сырой и сумрачной полумгле, куда никогда не проникал луч солнца; он был сыном этих утесов и лесов.