Сальватор. Том 2

– Пусти, пусти меня! – пытаясь освободиться, проговорил Камилл.

Но Сюзанна тесно прижималась к нему, висла у него на шее, притягивала к себе, душила в объятиях, словно змея.

– Перестань, говорят тебе! – вскричал Камилл, отталкивая ее так, что она опрокинулась бы навзничь, если бы не налетела на угол камина, благодаря чему удержалась на ногах.

– Ах так! – насупилась она.

Окинув любовника презрительным взглядом и смертельно побледнев, она прибавила:

– Я больше не прошу, я так хочу, я приказываю!

Она протянула в его сторону руку и властно проговорила:

– Скоро рассвет, Камилл. Закрой этот чемодан и следуй за мной!

– Никогда! – возразил американец. – Никогда!

– Хорошо, я уйду одна, – решительно продолжала Сюзанна. – Но, выходя из гостиницы, я всем скажу, что ты убил жену.

Камилл в ужасе закричал.

– Я скажу это и в суде, и перед эшафотом!

– Ты не сделаешь этого, Сюзанна! – испугался Камилл.

– Как я любила тебя пять минут назад, так теперь ненавижу, – хладнокровно вымолвила мадемуазель де Вальженез. – Я это сделаю, и немедленно.

Девушка с угрожающим видом направилась к двери.

– Ты отсюда не выйдешь! – крикнул Камилл, схватил ее за руку и снова подвел к камину.

– Я позову на помощь, – пригрозила Сюзанна, вырываясь из рук Камилла и подбегая к окну.

Камилл схватил ее за волосы, растрепавшиеся во время любовных ласк.

Но Сюзанна успела ухватиться за оконную задвижку и изо всех сил в нее вцепилась. Камиллу никак не удавалось оттащить ее от окна.

Во время борьбы Сюзанна задела рукой стекло и порезалась.

При виде собственной крови она пришла в такое неистовство, что без умысла, не сознавая что делает, что было сил закричала:

– На помощь! Убивают!

– Молчи! – приказал Камилл, зажимая ей рот рукой.

– Убивают! На помощь! – впиваясь зубами в его руку, продолжала она кричать.

– Да замолчишь ты, змея!.. – прорычал Камилл, одной рукой сдавив ей горло, а другой отрывая ее от окна.

– Убивают! Убив… – прохрипела мадемуазель де Вальженез.

Не зная, как еще заставить ее замолчать, он опрокинул ее на себя, все сильнее сдавливая ей горло.

Отвратительная схватка продолжалась. Сюзанна в предсмертной агонии кусалась, пытаясь вырваться, Камилл, понимая, что, если она выйдет из комнаты первой, то он пропал, сжимал ее горло все сильнее. Наконец ему удалось преодолеть ее сопротивление, он поставил колено ей на грудь и сказал:

– Сюзанна! Мы играем жизнью и смертью. Поклянись молчать или, клянусь своей душой, вместо одного трупа здесь будут лежать два.

Сюзанна прохрипела нечто нечленораздельное. Ее хрип был похож на угрозу.

– Ну, будь по-твоему, гадина! – проговорил молодой человек, надавив ей коленом на грудь и изо всех сил сжав ее горло.

Так прошло несколько секунд.

Вдруг Камиллу показалось, что он слышит шаги. Он обернулся.

Через комнату Долорес, обе двери которой оставались открытыми, хозяин гостиницы, вооруженный двустволкой, вошел в сопровождении нескольких человек: постояльцев и слуг, сбежавшихся на крики.

Камилл непроизвольно отпрянул от Сюзанны де Вальженез.

Но она была неподвижна, как и г-жа де Розан. Камилл задушил ее в схватке.

Она была мертва.

Несколько лет спустя после этого происшествия, то есть около 1833 года, когда мы посетили Рошфорскую каторгу, где навещали св. Венсана де Поля XIX века, то есть аббата Доминика Сарранти, тот показал нам возлюбленного прачки Шант-Лила, убийцу Коломбана и Сюзанны. Его когда-то черные как смоль волосы побелели, а лицо носило теперь отпечаток мрачного отчаяния.

Жибасье, все такой же свежий, молодцеватый и смешливый, утверждал, что Камилл де Розан старше его лет на сто.

XXXII. Глава, в которой святоша убивает вольтерьянца

Мы оставили нашего друга Петруса сиделкой у графа Эрбеля, его дяди. Оттуда он написал Регине, что приступ подагры у дяди миновал, что он сам снова свободен и скоро увидит свою прекрасную подругу.

Но подагра, увы, похожа на кредиторов: она отпускает вас только перед смертью, то есть когда ничего другого уже не остается.

Итак, приступ подагры у графа Эрбеля отнюдь не собирался проходить так скоро, как о том мечтал его племянник; напротив, он возобновлялся все чаще, и генерал в иные минуты подумывал о том, чтобы сыграть с подагрой шутку, пустив себе пулю в лоб.

Петрус нежно любил дядюшку. Он угадал, о чем тот думает, и несколькими добрыми словами, сказанными от души, а также невольно выкатившейся слезой смягчил сердце генерала до такой степени, что тот отказался от своего ужасного плана.

На том они и порешили, как вдруг в комнату, где лежал граф, влетела, словно ураган, маркиза де Латурнель, одетая в черное с головы до пят.

– О! – вскричал граф Эрбель. – Неужели смерть близка, если посылает мне самое большое испытание?

– Дорогой генерал! – начала маркиза де Латурнель, попытавшись изобразить волнение.

– В чем дело? – оборвал ее граф. – Не могли бы вы дать мне умереть спокойно, маркиза?

– Генерал, вы знаете о несчастьях, постигших дом ЛамотГуданов!..