Читаем Сальватор. Том 2 полностью

– Я хочу, – продолжала Долорес, все более оживляясь и приходя в восторженное состояние мученицы, – я хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в долгую, томительную смерть. Я хочу, чтобы ты был наказан на столько лет, сколько я выстрадала дней. Я хочу, чтобы ты видел меня каждый час, каждую минуту рядом, перед собой, позади себя, у своего изголовья, за столом.

Я хочу стать твоей вечной тенью, твоим страшным призраком.

Я хочу, чтобы ты плакал до последней своей минуты. Чтобы остаться в твоих мыслях на всю твою жизнь, я ухожу в небытие.

Раз тебе мало Коломбана-призрака, я хочу, чтобы к тебе являлся еще и призрак Долорес.

С этими словами креолка, уже несколько минут нащупывавшая левой рукой место, где бьется ее сердце, приставила туда острие кинжала и, как показалось, без усилий, без крика, вонзила клинок по самую рукоятку.

Кровь брызнула Камиллу в лицо; почувствовав на себе ее мертвящее тепло, он поднес руки, а когда оторвал их от своего лица, они были красными и липкими.

Сюзанна пристально следила за каждым движением Долорес с той самой минуты, как угадала ее намерения.

Оба, и Сюзанна, и Камилл, вскрикнули, но по-разному.

Камилл был изумлен, напуган, растерян. Сюзанна испытала злорадство.

Госпожа де Розан так быстро упала на ковер, что Камилл, бросившись к ней, не успел ее подхватить.

– Долорес! Долорес! – жалобно выкрикивал он.

– Прощай! – едва слышно прошелестел в ответ ее голосок.

– Очнись! – взмолился Камилл, склоняясь над ней. Похоже, она умерла без боли.

Камилл осыпал поцелуями шею, плечи жены, и хлеставшая из раны кровь делала их гладкими и блестящими, словно мрамор.

– Прощай! – выдохнула креолка так тихо, что Камилл с трудом разобрал, что она сказала.

Сделав над собой невероятное усилие, она совершенно отчетливо прибавила:

– Будь ты проклят!

Госпожа де Розан была мертва. Веки ее сомкнулись, будто лепестки цветка с наступлением ночи.

– Долорес, любимая! – вскричал молодой человек, потрясенный внезапной, неожиданной, мгновенной, наконец, мужественной кончиной жены. – Долорес, я люблю тебя! Я только тебя люблю, Долорес! Долорес!

Он позабыл о Сюзанне, а та сидела на краю постели и холодно наблюдала за этой ужасной сценой; внезапно мадемуазель де Вальженез напомнила о себе кощунственным хохотом, и Камилл обернулся в ее сторону:

– Приказываю тебе молчать! – крикнул он. – Слышишь?

Приказываю!

Сюзанна пожала плечами, промолвив:

– Ах, Камилл, до чего ты жалок!

– Сюзанна, Сюзанна.. – отозвался он. – Правду мне говорили! Какое же ты, должно быть, ничтожное создание, если можешь смеяться над еще теплым трупом!

– Ну, допустим, что так, – равнодушно промолвила Сюзанна. – А ты хочешь, чтобы я помолилась за упокой ее души?

– Ты же видела, что здесь произошло, – ужаснулся он ее жестокосердию. – Неужели у тебя нет ни жалости, ни угрызений совести?

– Тебе очень хочется, чтобы я пожалела твою любимую Долорес? – спросила Сюзанна – Ну, так и быть: мне ее жалко.

Доволен?

– Сюзанна! Ты негодяйка! – вскричал Камилл. – Отнесись с уважением хотя бы к телу той, которую мы погубили – Ах, уже мы убили? – язвительно произнесла Сюзанна.

– Несчастное дитя! – прошептал американец, целуя покойную в уже остывший лоб. – Бедная девочка! Я вырвал тебя из родной семьи, отнял у матери, сестер, кормилицы, родины и позволил тебе покончить с жизнью, где некому тебя пожалеть, о тебе помолиться, тебя оплакать. И все-таки я тебя люблю, ты была последним цветком моей юности, самым нежным, свежим, душистым! Рядом с тобой я становился лучше, я мог исправиться О, Долорес, Долорес!

И вот легкомысленный, холодный, бесчувственный, каким мы видели его в начале книги, когда он казался беззаботным, эгоистичным, смешливым, вдруг разразился слезами, едва взглянув на бездыханное тело жены.

Он поднял ее голову и, с воодушевлением целуя, словно живую, воскликнул:

– О, Долорес! Долорес! До чего ты хороша!

Невозможно передать, какое выражение презрения, бешенства, злобы было написано в эту минуту на лице Сюзанны. Она побагровела, ее глаза налились кровью и засверкали. Она задыхалась и смогла только выговорить:

– Должно быть, мне все это снится!

– Это я жил как во сне, в роковом сне, с того дня, как впервые увидел тебя! – рассердился Камилл – Это я жил как во сне в тот день, когда решил, что люблю тебя. Да, я так думал… Разве достойна любви та, чьи губы раскрываются для поцелуев в доме, где течет кровь ее брата? В тот день, Сюзанна, каким бы бесчувственным и пропащим я ни был, я содрогнулся всем телом. Все во мне восставало, когда я говорил тебе: «Люблю», потому что сердце подсказывало мне: «Лжешь: ты ее не любишь!»

– Камилл! Камилл! Ты, несомненно, бредишь, – сказала мадемуазель де Вальженез. – Возможно, ты меня разлюбил, однако я люблю тебя по-прежнему. Но если не любовь, – продолжала она, указывая на труп г-жи де Розан, – то смерть не менее сильная, чем любовь, свяжет нас навсегда.

– Нет! Нет! Нет – задрожал Камилл.

Сюзанна одним прыжком преодолела разделявшее их с Камиллом расстояние и обвила его руками.

– Я люблю тебя! – с обожанием глядя на него, страстно прошептала она.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза