– Ах, немедленно приезжайте к нам, – сказал мне камердинер, – генерал очень плох!
Взять плащ, шляпу, вскочить в карету – было, сами, понимаете, милая Регина, делом одной секунды.
Я увидел бедного старика в очень плачевном состоянии: он дергался на кровати, словно эпилептик, и кричал, как кричат дикие звери.
В перерыве между приступами, увидев меня у изголовья, он крепко сжал мою руку и из глаз его скатились две большие слезы благодарности. Он спросил, не могу ли я побыть рядом некоторое время. Не дав ему закончить фразу, я заверил его в том, что останусь при нем до полного его выздоровления.
Не могу Вам передать, милый мой друг, какая радость озарила его лицо, когда он услышал эти мои слова.
Таким образом, на некоторое время – не знаю, сколько это продлится – я остаюсь его сиделкой. Но поверьте, Регина, именно добровольной сиделкой, а не узником. Иными словами, после того, как пройдет этот приступ, я снова получу неограниченную свободу, которая мне очень дорога по единственной причине: я воспользуюсь ею лишь для того, чтобы увидеть Вас и сказать Вам те слова, которые написал в начале этого письма: я люблю Вас, Регина!
Сами видите, я заканчиваю точно так же, как и начал. Я не прошу Вас писать мне, я Вас умоляю. Ибо только Ваши письма позволят мне находиться рядом с несчастным дядей со счастливым выражением лица, которое так радует больных.
До скорой встречи, любимая! Молите Бога, чтобы она состоялась как можно скорее!
Петрюс».
Эта новость, от которой при любых других обстоятельствах сердце Регины, как правильно сказал Петрюс, облилось бы кровью, в данный момент произвело на нее совсем другое действие.
Во сне ей представились такие ужасные картины, предвестники больших катастроф, которые вполне могли сойти и за предчувствия.
Она видела во сне тело возлюбленного, лежащим на снегу, который покрыл лужайки парка, и тело это, а скорее труп, было таким же белым и таким же холодным, как этот снег. Ей приснилось, что она подошла поближе и закричала от ужаса, увидев, что грудь любимого была не менее десятка раз проткнута кинжалом убийцы. А в кустах блестели, словно кошачьи глаза, огоньки чьих-то глаз. Она услышала зловещий крик и узнала смех и взгляд графа Рапта.
И тут она проснулась и села на краешек кровати. Волосы ее были растрепаны, по лбу струился пот, сердце лихорадочно билось в груди, все тело дрожало, как в лихорадке. Она принялась дико озираться вокруг. Ничего не увидев, она уронила голову на подушки и прошептала:
– Боже! Что с ним может произойти?
И в этот самый момент в комнату вошла Нанон с письмом от Петрюса.
По мере его прочтения смертельно-бледное лицо принцессы мало-помалу начало приобретать нежно-розовый оттенок.
– Спасен! – воскликнула она, молитвенно сложив руки и подняв глаза к небу, чтобы поблагодарить Бога.
Затем встала, подбежала к столику, взяла листок бумаги и быстро написала следующее:
«Да благословит Вас Господь, любимый! Ваше письмо явилось для меня светом солнца в непроглядной тьме ночи. Сегодня ночью умерла моя бедная мать. Получив Ваше письмо, я подумала об одном: вся любовь, которую я испытывала к ней, теперь перенесется на Вас!