– Итак, я с вами прощаюсь, – сказал он. – И покидаю вас в твердой уверенности в том, что вы не станете соваться в этот осиный рой, не так ли?
– О, этого я вам обещать не могу. Скорее напротив, я полон решимости сунуться, как вы изволили выразиться, туда, где будет больше всего шума.
– Неужели таковы ваши намерения?
– Надо все увидеть для того, чтобы предвидеть.
– В таком случае, дорогой мсье Сальватор, мне остается только выразить надежду на то, что с вами не приключится ничего плохого, – сказал господин Жакаль и направился в прихожую, где он оставил свою шубу и кашне.
– Спасибо за добрые пожелания… – сказал Сальватор, провожая гостя. – И позвольте мне, в свою очередь, пожелать вам от всего сердца, чтобы и с вами не приключилось какой-нибудь неприятности в случае, если правительство станет жертвой собственного изобретения.
– Такова судьба всех изобретателей, – грустно произнес господин Жакаль перед тем, как покинуть дом.
Глава CXXI
Анданте революции 1830 года
В то время как господин Жакаль давал Сальватору свои отеческие наставления, парижане мирно гуляли по городу: кто-то с женами, кто-то с детьми, а кто-то и в одиночестве, как поется в славной песенке про господина Мальбрука. Никто не думал о плохом, хотя и о хорошем тоже никто не думал. И мысль о том, что может произойти в этот день, прохладный, но солнечный, никому и в голову не приходила.
Все покинули свои дома для того, чтобы понаслаждаться солнечным деньком, пусть и декабрьским.
Это было вполне естественным желанием людей, всю неделю проводящих во мраке.
Но вдруг по бульварам, по набережным, по Елисейским Полям прокатилась весть: «Правительство потерпело поражение».
Но кто же был победителем? Да сама толпа.
И толпа, обрадовавшись своей победе, принялась позорить побежденного.
Сначала вполголоса.
Люди начали издеваться над правительством, насмехаться над ним. Они высмеивали иезуитов, длинные одежды и одежды короткие. Жалели короля. Обвиняли его окружение.
– Во всем виноват господин Виллель, – сказал один.
– Во всем виноват господин де Пейроннэ, – сказал другой.
– Во всем виноват господин де Корбьер, – сказал третий.
– Во всем виноват господин де Клермон-Тоннер, – сказал четвертый.
– Во всем виноват господин де Дама, – сказал пятый.
– Во всем виновата Конгрегация, – сказал шестой.
– Все вы ошибаетесь, – сказал какой-то прохожий. – Во всем виновата монархия.
Эти слова озадачили толпу и испугали.
Куда можно было дойти с этой мыслью: «Во всем виновата монархия!»
Этого не знал никто. Отсюда и испуг.
Люди близорукие, когда у них разбиваются очки, всегда боятся куда-нибудь упасть.
А буржуа, о которых мы ведем речь и которых сегодня больше, уже, возможно, нет, все были близоруки.
Эти слова: «Во всем виновата монархия» – разбили их очки.
Какой-то человек с улыбкой стоял в стороне: это был Сальватор.
Может быть, это он произнес столь чудовищные слова?
Поскольку сразу же после ухода господина Жакаля он надел пальто и отправился гулять неподалеку от ворот Сен-Дени.
Накануне, увидев, что оппозиция завоевала в Париже подавляющее большинство мандатов, он спешно созвал различных руководителей масонских лож. Несмотря на срочность созыва совещания, пришли все. Можно было подумать, что оно было назначено заранее, поскольку все ждали его с большим нетерпением.
Народу собралось довольно много.
Одни говорили:
– Настало время действовать!
– Мы готовы, – отвечали на это большинство из собравшихся.
Речь зашла о неизбежности революции.
Но Сальватор грустно покачал головой.
– Но, – заявили самые горячие, – разве большинство в Париже не означает того, что мы имеем большинство во всей Франции? Париж – это ведь мозг страны, который думает, принимает решения, действует! Теперь у нас появилась великолепная возможность. Париж поднимется, а провинция его поддержит.