Сабриэль

– Итак, – продолжал Абхорсен. – У нас наконец-то появилась надежда покончить с Керригором раз и навсегда. Клэйры направят тебя к его телу, ты его уничтожишь, а затем изгонишь дух Керригора, уже изрядно ослабленный. Когда это будет сделано, ты вытащишь из временного небытия выжившего принца королевской крови и с помощью наследия Созидателя Стены восстановишь Великие Камни Хартии…

– Выживший принц королевской крови? – переспросила Сабриэль. Ее подозрение быстро превращалось в уверенность. – А он, случайно, не… хм… это ведь он был превращен в носовую фигуру в Усыпальнице, да? А дух его пребывал в Смерти?

– Вообще-то, он незаконнорожденный и, возможно, безумен, – отозвался Абхорсен, не вслушиваясь толком. – Но в жилах его течет королевская кровь… Что? Ну да, да, это он… что такое? Уж не хочешь ли ты сказать?..

– Да, – убито созналась Сабриэль. – Он называет себя Оселком. И он ждет в хранилище. Рядом с камнями. Вместе с Моггетом.

Ошеломленный Абхорсен впервые словно прирос к месту.

– Похоже, все наши планы спутались, – удрученно вздохнул он. – Керригор заманил меня в хранилище, чтобы с помощью моей крови разбить еще один Великий Камень, но мне удалось защититься, так что он довольствовался тем, что заточил меня в Смерти. Он надеялся завлечь тебя к моему телу – ведь твоя кровь ему тоже подойдет, – но меня он запер не так надежно, как полагал, и я задумал опрокинуть его замысел. Но теперь, если принц и впрямь там, у Керригора есть еще один источник крови для того, чтобы сокрушить Великую Хартию…

– Принц ждет внутри ромба защиты, – сказала Сабриэль, внезапно испугавшись за Оселка.

– Скорее всего, этого недостаточно, – мрачно отвечал Абхорсен. – С каждым днем, что Керригор проводит в Жизни, отбирая силу у живых созданий и подпитываясь от разбитых камней, он наращивает мощь. Очень скоро он сможет сокрушить даже самые крепкие преграды, сотворенные магией Хартии. Возможно, он достаточно могуч уже сейчас. Но расскажи мне о спутнике принца. Кто такой Моггет?

– Моггет? – снова удивилась Сабриэль. – Но я с ним повстречалась в нашем же доме! Это какое-то… порождение Свободной магии… что-то такое… он в обличье белого кота, на нем красный ошейник с миниатюрным Саранетом.

– Моггет… – проговорил Абхорсен, словно пытаясь разжевать невкусный кусочек. – Это и есть наследие Созидателей Стены, или их последнее творение, или их дитя – никто не знает, вероятно, как и он сам. Любопытно, с какой стати он принял облик кота? Мне он всегда являлся чем-то вроде беловолосого мальчишки-карлика, а дома он почти и не покидал. Полагаю, он каким-то образом приставлен защищать принца. Надо торопиться.

– А сейчас мы что, по-твоему, делаем? – съязвила Сабриэль.

Абхорсен снова помчался вперед. Сабриэль вовсе не собиралась грубить ему, но не так представляла она себе сердечную встречу отца и дочери. Да он же ее почти не замечает, для него она не более чем вместилище для всевозможных откровений и орудие против Керригора.

Абхорсен резко остановился и порывисто обнял ее одной рукой. Обнял крепко, но Сабриэль ощутила в этом объятии иную реальность: словно рука его была тенью, временным порождением света, обреченным растаять в полночь.

– Я никогда не был образцовым родителем, знаю, – тихо проговорил Абхорсен. – Из нас хороших родителей не получается. Когда мы становимся Абхорсенами, мы почти все прочее утрачиваем. Ответственность перед людьми подминает под себя ответственность личную, опасности и враги ожесточают наши души, наши горизонты сужаются. Ты – моя дочь, и я всегда любил тебя. Но сейчас я возвращаюсь к жизни на очень краткий срок: мне отпущено сто сотен ударов сердца, не более, и мне необходимо выиграть битву с чудовищным врагом. Роли, которые нам волей-неволей теперь предстоит сыграть, – это не роли отца и дочери, нет, это старый Абхорсен уступает дорогу новому. Но за всем этим стоит моя любовь – и сейчас, и всегда.

– Сто сотен ударов сердца, – прошептала Сабриэль.

По лицу ее заструились слезы. Она мягко высвободилась из отцовских объятий, и вместе они поспешили вперед, к Первым Вратам, к Первому Пределу, к Жизни – и в хранилище.

Глава двадцать третья

Теперь Оселок отчетливо видел мертвецов и хорошо их слышал. Они монотонно пели и хлопали в ладоши: полуразложившиеся руки ударялись друг о друга в ровном, неспешном ритме, от которого у юноши волосы на затылке вставали дыбом. Жуткий то был звук: сухое постукивание кости о кость либо влажное хлюпанье студенистой прогнившей плоти. Распевный речитатив звучал еще ужаснее: мало у кого глотки сохранились в рабочем состоянии. Оселок в жизни не видел и не слышал кораблекрушения, но теперь он понял, каково это, когда тысяча моряков одновременно тонет в безбурном море.

Вереницы мертвых тянулись все ближе к тому месту, где стоял Оселок, необозримая масса движущихся тел наступала, точно удушающая плесень нарастала на колоннах. Оселок никак не мог взять в толк, что они такое делают, но Моггет, прекрасно видевший в темноте, объяснил: