Сабриэль

Абхорсен закрыл глаза, еще больше сосредоточился, затем вновь открыл их, встретил недоуменный взгляд Сабриэль и легонько коснулся ее плеча.

– Почти пора, – мягко проговорил он. – Когда мы выйдем на ту сторону, мне нужно, чтобы ты сделала вот что: хватай… Оселка… и беги к южной лестнице. Что бы ни случилось, не останавливайся – ни за что не останавливайся. Как только окажетесь снаружи, поднимайтесь на вершину Дворцового холма, к Западному двору. Там сейчас просто пустырь – Оселок наверняка знает, как туда попасть. Если Клэйры должным образом следят за происходящим и не запутались во времени, там будет ждать Бумажнокрыл…

– Бумажнокрыл! – ахнула Сабриэль. – Но я его разбила.

– Их несколько, – пояснил Абхорсен. – Абхорсен, его создатель, – сорок шестой по счету, если я не ошибаюсь, – научил других, как их строить. Словом, Бумажнокрыл там будет. А еще там будут Клэйры или, может, их посланец: тебе расскажут, где искать тело Керригора в Анцельстьерре. Подлети к Стене как можно ближе, перейди на другую сторону, отыщи тело – и уничтожь его!

– А ты что станешь делать? – прошептала Сабриэль.

– Держи Саранет, – отозвался Абхорсен, отводя глаза. – А мне отдай свой меч и… Астараэль.

Седьмой колоколец. Астараэль, скорбящий. Плакальщик.

Сабриэль не двинулась с места, даже не попыталась отдать отцу колокол или клинок. Абхорсен затолкал Саранет в его футляр и застегнул ремешок. Начал было расстегивать ремешок, удерживающий Астараэль, но рука дочери легла на его пальцы и крепко их сжала.

– Должен быть какой-то другой способ! – воскликнула она. – Мы наверняка сумеем спастись все вместе…

– Нет, – решительно отрезал Абхорсен. Он мягко отвел ее руку. Сабриэль уступила; отец ее достал Астараэль из бандольера – очень осторожно, чтобы ненароком не звякнуть. – «Идущий выбирает путь или путь – идущего?»

Сабриэль безмолвно протянула отцу меч… его собственный меч. И бессильно уронила опустевшие руки.

– Я доходил в Смерти до самого обрыва Девятых Врат, – тихо произнес Абхорсен. – Я знаю наперечет все тайны и ужасы Девяти Пределов. Мне неведомо, что лежит дальше, но всему живому в положенный срок дóлжно туда отправиться. Это закон, которому служат Абхорсены, но он властен и над нами. Ты – пятьдесят третий Абхорсен, Сабриэль. Я не обучил тебя так хорошо, как следовало бы, – пусть это станет моим последним уроком. Для всех и каждого, для всего на свете настает срок умереть.

Абхорсен нагнулся и поцеловал дочь в лоб, чуть ниже ободка шлема. На мгновение она поникла, точно марионетка на ниточках, и тут же бросилась отцу на грудь, прижалась к мягкой ткани его сюрко. Она словно уменьшилась, снова стала маленькой девочкой, со всех ног бежавшей в объятия отца к школьным воротам. Как и тогда, в детстве, она услышала размеренный стук его сердца. Но только сейчас эти удары казались ей песчинками в часах, что отсчитывают с трудом отвоеванное время – отсчитывают оставшийся срок его жизни.

Сабриэль обняла отца – да так крепко, что руки ее сошлись у него за спиной, а сам он крестом вытянул руки в стороны: меч в одной, колокол в другой. Мгновение спустя она разомкнула объятия.

Они вместе развернулись и нырнули в Жизнь.

Керригор снова рассмеялся – непристойный гогот усилился до маниакального крещендо и разом оборвался. Воцарилась зловещая тишина. Мертвецы снова захлопали, теперь уже тише, а туман с жуткой неотвратимостью пополз вперед. Оселок, вымокший насквозь, едва не захлебнувшийся, напряженно наблюдал за ним: так ползущая змея гипнотизирует мышь. Промелькнула мысль: а ведь белизна тумана сделалась хорошо видна. Наверху облака расступились, и по краям хранилища снова просачивался солнечный свет. Но до лестницы, до спасения – добрых сорок шагов!

За спиной юноши послышался какой-то треск. Оселок, вздрогнув, обернулся – и страх тут же сменился неизбывным облегчением. Сабриэль и ее отец возвращались в Жизнь! Чешуйки льда облетали с них, точно в метель под порывами ветра; слой льда, сковавший Абхорсена вокруг пояса, разломался на несколько мелких осколков и тоже осыпался.

Оселок заморгал: иней стаял с их рук и лиц. Но теперь Сабриэль стояла с пустыми руками, а Абхорсен – с мечом и колокольцем.

– Благодарение Хартии! – воскликнул Оселок: Абхорсен и его дочь уже открыли глаза и задвигались.

Но его никто не услышал: в это самое мгновение из тумана вырвался душераздирающий крик ярости и гнева – такой оглушительно громкий, что дрогнули колонны, а по воде побежала рябь.

Оселок снова обернулся – туман разлетался клочьями, открыв взглядам скорчившегося в воде мордиканта: над поверхностью виднелись только его глаза и вытянутая пасть, бурлящая маслянистым пламенем. А позади него, возложив длинную руку на голову мордиканта, вылепленную из болотной глины, стояло нечто, схожее с человеком.