С высоты птичьего полета

– Я буду! Я буду заботиться о маме, обязательно найду пряжу и спицы, где бы я ни оказалась.

– Вот и славно, Ева, – подбодрила ее Клара. – Найди себе занятие, моя славная. Ты будешь в наших сердцах и молитвах, пока мы не увидимся снова.

Кузов грузовика громко захлопнули, двигатель ожил, и когда он рванул вперед, Еву швырнуло на сиденье. Ее фарфоровые щеки запылали, она вскочила на ноги.

– Моя музыкальная шкатулка! – крикнула она вслед.

– Она будет у нас – проорала Клара в ответ, перекрикивая рычание разъяренного двигателя. – До твоего возвращения. Мы сохраним ее для тебя, как я и обещала.

Девочка кивнула. На грязном и заплаканном лице промелькнула улыбка, и она помахала на прощание рукой.

– До скорой встречи, – сказала она, храбрясь. А потом исчезла в облаке прогорклого, удушливого, синего дыма.

Ханна и Клара стояли, сжимая друг друга, и еще долго смотрели в сторону уехавшего грузовика, не в силах сдвинуться с места. Они так и стояли, пока к ним не подошла, пыхтя и задыхаясь, мефрау Оберон. Она аккуратно взяла Клару под руку, и они втроем, тихо всхлипывая, направились к своим домам.

Оставив воспоминания и вернувшись к кухонному окну, Ханна снова вспомнила о той долгой дороге домой. Она уже не сомневалась, они заплатили высокую цену. Для них всех это оказалось потрясением, казалось, город обезлюдел. Но для Клары в ее возрасте это было слишком невыносимо. Горе засело глубоко в костях, в сердце разверзлась зияющая пустота и Ханна не могла ее преодолеть.

На следующий день после их депортации, Ханна вернулась в дом Греты. Поскольку все родственники Греты были евреями, в Амстердаме не осталось никого, кто мог бы позаботиться об имуществе. Она бережно убирала и складывала бесценные вещи: затертые детские книжки, затасканные любимые мягкие игрушки, Евин любимый свитер, свадебные фотографии Греты. Она заправила постели, убрала комнаты, подмела весь дом – это ее исцеляло. Все должно быть идеально, именно так, как нравится Грете, чисто, готово к тому, когда она с семьей снова вернуться.

Они вернутся, думала Ханна, другой вариант был слишком невыносим. С любовью упаковав вещи в коробки, она принесла их воспоминания домой и хранила их в мастерской.

Через несколько дней немцы с гордостью объявили, что «еврейский вопрос» решен. Их пафос намеренно оказался глух к крикам жутких окрестных улиц, страдающих от запустения. На радостях, что избавились от своих паразитов, они разгромили, а потом заколотили целые кварталы. Довольные, что погасили свет стольких жизней. Поколения голландских семей, их отголоски радостей, любви и смеха задушили аккуратные ряды серебряных гвоздей и широкие доски потемневшего дерева.

Для остальных не нашлось такого быстрого решения. Ханна из кожи вон лезла, чтобы купить матери любимую пряжу и любую поделку, которая могла порадовать ее. Некоторые из них ненадолго помогали, но все больше оказывались бесполезными, не более чем набором блестящих гвоздей и деревянных досок. Потому что ничто не могло заткнуть ноющую обнаженную пустоту, обкрадывающую, разоряющую материнские глаза.

Пока Ханна смотрела в кухонное окно, перед ней по ледяной земле прыгала малиновка, она яростно долбила клювом мерзлую землю, до тех пор, пока после многих попыток не вознаградила себя сочным червем, и потом задорно улетела. Скоро Рождество, отметила Ханна, убирая чашки. Еще одно Рождество в оккупации. По крайней мере у них оставался излишек еды. Мефрау Оберон получила посылку от Красного Креста и настояла на том, чтобы Ханна и Клара взяли и себе немного. Сунув муку, яичный порошок и шоколад в благодарные руки Ханны, Ома сказала: «Приготовь маме что-нибудь вкусненькое». Достав немного миндальной пасты, Ханна решила испечь банкетстааф[15], любимое рождественское печенье ее матери или что-то похожее.

И еще у нее был план, который мог вернуть Клару к жизни, если бы удалось его воплотить.

Глава 28

За день до дня Святого Николая, Эльке стояла на пороге доме Гельмута рядом с господином Ван ден Бергом и дрожала, несмотря на то что была закутана в теплое пальто. У двери завывал ветер, обжигая холодом нос и уши, и она пританцовывала, пытаясь согреться. Стуча зубами, она благодарила своего начальника, что он потратил один из своих талонов на топливо, чтобы отвезти их на вечеринку.

Дверь открылась, и теплое веселое настроение ворвалось в ночной морозный воздух и поприветствовало их обоих.

– Добро пожаловать, – радостно произнес Гельмут, раскинув руки, его осоловелые глаза подтвердили, что он уже выпил. Тепло обняв Эльке, он прошептал ей в волосы: – Спасибо, что пришла, – потом крепко пожал руку Ван ден Бергу.

В прихожей он взял у них пальто, и, пока развешивал их в гардеробе, она покрутилась у зеркала, поправляя одежду и приглаживая взъерошенные волосы. Она не понимала, почему это ее заботило, но ощущала неловкость из-за того, как смотрелась рядом с Гельмутом.