С высоты птичьего полета

Перебегая из комнату в комнату, она успокаивала себя мыслью, что они прячутся. Они должны были спрятаться. Вдруг ей пришла в голову мысль, она и раньше об этом думала, но никак не могла им сообщить. Она найдет и заберет их всех домой, всю семью. Может они смогут пожить в мастерской. Да, подумала она с оптимизмом, они могут спрятаться в отцовской мастерской, и она найдет способ спасти их, как она спасла летчика.

С охватившим воодушевлением, она искала их, выкрикивая по именам:

– Ева. Ева. Грета. Виллем. Ева.

Но в комнатах было тихо.

У Ханны сжалось сердце. Охваченная лихорадочными поисками, она не заметила очевидного: неубранные кровати, раскиданные повсюду игрушки, разбросанная на полу одежда. Грета всегда отличалась чистоплотностью. Случилось что-то страшное.

Внизу, на плите, загремел чайник, выкипевший полностью, и ее снова ударил озноб. Она выключила плиту и уставилась в окно, слезы застилали глаза.

Мефрау Оберон была права. Их схватили.

Она выбежала из дома и помчалась по улице, останавливая случайных людей и спрашивая, видели ли они Евину семью. Но все встречные люди пребывали в глубоком ужасе. Они только рыдали, всхлипывали и мотали головами.

Наконец, какой-то старик схватил Ханну за руку и указал на угол улицы:

– Они все там. Их увозят сейчас.

Она побежала по дороге, но на полпути остановилась, заметив, что впереди плетется ее мама. Она закричала:

– Мама, что ты делаешь?!

Лицо Клары выражало суровую решимость:

– Я иду за Евой, – процедила она, задыхаясь. – Я заберу Еву, Грету и всю их семью. Она вздрагивала при каждом шаге, сильно хромая на правую ногу, дышала она неровно и тяжело.

– Как ты оказалась здесь? – не веря свои глазам, спросила Ханна. Ее мать не выходила из дома уже десять лет. – Мама, остановись, пожалуйста. Тебе станет плохо.

– Я должна забрать Еву, – прорычала она сквозь сжатые челюсти.

Ханна обняла маму за плечи:

– Мама, пожалуйста, подожди меня здесь. Я доберусь до них. Жди меня здесь.

Клара резко остановилась. Боевой дух исчез с ее лица, и она кивнула, тяжело прислонившись к кирпичной стене.

Ханна продолжала бежать по дороге и, завернув за угол, увидела их. Толпы людей выстроились в ряд, с чемоданами в бледных белых руках, с мешками за спиной, закутанные, как испуганные мыши, в толстые вязаные шали, теплые пальто и плотные ботинки, хотя был только сентябрь. Вдоль дороги выстроились немецкие грузовики, их сопровождали вражеские солдаты, они выкрикивали гневные приказы, заставляя семьи садиться в машины. Судорожно вглядываясь в лица, Ханна пробиралась сквозь толпу:

– Герценберги? Кто-нибудь видел Герценбергов? Герценберги! Кто-нибудь видел Герценбергов?

Люди, оцепеневшие и подавленные, отрешенно смотрели на нее, даже не понимая, что она говорит. Вереницы испуганных мужчин цеплялись за своих жен, молодые женщины с тюками одежды, всхлипывающие испуганные дети, прижимающие к себе своих кукол.

Ханна продиралась сквозь толпу, пока не заметила Еву, ее спадающие по спине шелковистые черные косы блеснули на солнце, когда солдат поднял ее, чтобы усадить в грузовик.

– Ева! Ева! – закричала Ханна. Но рев гудящей толпы и грохочущих грузовиков остановил ее голос в воздухе, сделал бессильным и безмолвным.

Собрав все свои силы, она бросилась к машине и снова позвала ее. Ева обернулась, ее карие глаза округлились от ужаса, бледное личико искало в толпе источник голоса. Пробравшись к началу толпы, Ханна добралась до грузовиков и ухватилась за край Евиного пальто.

Ева обернулась, увидела ее и разрыдалась:

– Ханна! Ханна! Помоги нам, Ханна! Спаси нас! Они нас увозят!

Стоявшая рядом с Евой Грета, вцепившись в своего малыша, как безумная, смотрела на нее. Обхватив ее за талию, другой сын крепко ухватился за нее. В маленькой шерстяной шапочке, связанной сестрой, в сером пальто, застегнутом на все пуговицы, он тихо и мрачно взирал на Ханну из-за материнской юбки.

Неожиданно, Ханну отдернули назад, и ее рука разжала руку юной подруги.

У ее лица появился солдат, сердито выкрикивая ей:

– Назад! Назад! Никого не трогайте в машинах.

– Что вы делаете? Это мои друзья. Это дети. Куда вы их везете? – вырвалось у Ханны по-немецки.

Но солдат ничего не ответил и сильно толкнул ее в грудь.

– Немедленно отойдите! Отойди!

Ее мольба его не разжалобила.

Немецкая машина, приученная выполнять приказы начальства, не реагирующая на крики и страдания вокруг.

В отчаянии Ханна снова подняла глаза на Еву и увидела, как по лицу девочки текут слезы. Внезапно на плечо Ханны опустилась твердая рука. Рука ее матери. Хромая, она умудрилась преодолеть оставшуюся часть пути, ее дыхание вырывалось густыми, тяжелыми рывками.

Сквозь ревущий, исступленный гул, она спокойным и ободряющим голосом громко обратилась к Еве:

– Будь сильной, Ева! Не забывай, кто ты и откуда. Мы тебя не забудем. Я сберегу твое вязанье до твоего возвращения. А ты скоро вернешься. Понимаешь? Тебе нужно быть сильной ради семьи. Тебе нужно поддерживать свою маму.

Ханна взяла мать за руку и попыталась вобрать в себя немного ее силы.

На лице Евы проступила решительность: