С высоты птичьего полета

– Мне очень жаль, – ответила она. – Но сейчас я не могу, – она погладила его по щеке. – Спасибо, что спросил. Это самое приятное, что случилось со мной за неделю.

Уходя от него, она подняла воротник пальто и направилась домой, польщенная и одновременно расстроенная тем фактом, что Гельмут осмелился следить за ней.

Как долго ее сердце будет занято? Как долго продлится эта боль? Ответа у нее не нашлось. Что она знала точно, так то, что ее сердце еще долго не осмелится впустить кого-то другого.

– Будь ты проклят, Майкл Блюм, – прошептала она. Теплые слезы потекли по ее лицу. – Где же ты?

* * *

В глубине леса, возле дерева, на котором были вырезаны инициалы возлюбленной, стоял Майкл, прячась и дрожа, там, где только что целовались две фигуры. Одну из них он точно узнал. Он узнал бы ее даже в переполненном зале среди тысячи человек. Ноги перестали его держать, он упал на землю и зарыдал. Ни слов, ни мыслей не осталось, только боль и гнев. Он несколько раз стукнул кулаком по земле и закричал. Он понимал, как это неосмотрительно. Немцы могли мгновенно сбежаться на крик, но это его не заботило. Он собирался сдаться прямо здесь или просто умереть, или позволить себя забрать. Ему было все равно, уже ничего не имело значения. Он понимал, что сам вынудил Эльке дать обещание счастливо жить дальше, и она его послушалась, но он не знал, как сильно мысль о ней поддерживала его. Он не понимал, что его вера и их взаимная любовь и были той самой надеждой, за которую он цеплялся и на которую все эти годы, проведенные взаперти, рассчитывал.

Всхлипывая на траве, он думал о том последнем разе, когда они были здесь, и боль разрывала сердце напополам. Когда плач перешел в щемящие всхлипывания, он снова и снова шептал ее имя: «Эльке, Эльке, Эльке».

Глава 26

Сидя рядом с Генрихом в автомобиле, Ингрид равнодушно смотрела в окно сухими и отекшими после вчерашней ночи глазами. Плакать украдкой, пока не уснет, как и думать о растущем напряжении в их отношениях стало для нее привычным делом.

Она взглянула на жениха, смотрящего в окно напротив, и задумалась, что же с ним происходит. Они впервые серьезно поссорились. В субботу они были на вечеринке, и хотя Генрих много выпил, им было весело. Он напоминал ей прежнего себя: того, кого она знала до войны.

А потом воскресным утром раздался телефонный звонок: еще больше часть немецких войск следовало вывести из Нидерландов, чтобы попытаться прорвать оборону союзных войск, разбивших солдат Генриха в Амстердаме. Разозленный и разъяренный фактом, что отсылают все больше и больше солдат, в конце концов он отыгрался на Ингрид, только что задавшей вопрос о дате их свадьбы. Почему Генрих никогда не хотел говорить об их будущем? Он стал невероятно грубым с ней, и когда появлялась сложности на работе, обвинял ее в эгоизме.

После яростной ссоры Генрих ушел и вернулся только поздно вечером. Ингрид уже лежала в постели, и когда он лег рядом, стало ясно, что он выпил. Когда она протянулась через подушку, чтобы обнять его и помириться, он оттолкнул ее, и это было обидно. А ей всего-то и хотелось, чтобы война поскорей закончилась, и она смогла устроить себе семью.

Выйдя из машины, Ингрид поежилась от зимнего холода. С собой она несла стопку рабочих папок. Здание, захваченное немцами в начале войны, раньше было адвокатской конторой. В нем чувствовался дух старой доброй Голландии: массивные деревянные двери и добротная отделка, выполненная голландскими мастерами. Теперь здесь занимались расстановкой войск в городе и доставкой топлива и припасов в Амстердам и из него. Генрих шагнул вперед, даже не остановившись, чтобы придержать для нее дверь. Она еще раз попыталась поговорить с ним в лифте, но он остановил ее, и они продолжили подниматься молча.

Выйдя из решетчатых дверей, она побежала, чтобы не отставать от жениха, который длинными шагами разрезал коридор. Приближаясь к кабинету, она заметила, что что-то изменилось. Какое-то оживление встретило ее в дверях: жужжание, энергия, веселье. Это ее заинтриговало, но и слегка разозлило, учитывая ее настроение.

Когда они вошли в комнату, в дверях ее встретили пронзительный смех и клубы сигаретного дыма. Весьма необычно для рядового рабочего пространства. Два офицера расслабленно сидели на одном из столов, но неловко встали и приветственно кивнули проходящему мимо них Генриху. Не обращая на них внимания, он прошел в свой кабинет и захлопнул дверь, его гнев эхом разнесся по всей комнате.

Когда Генрих ушел, солдаты продолжали беседовать с женщиной, сидевшей спиной к Ингрид. Ее густые, вьющиеся, черные волосы поблескивали, а смеющаяся голова была запрокинута, она перешучивалась с двумя нависшими над ней мужчинами.