С видом на Нескучный

Лина торопилась, потому что, как всегда, опаздывала. Вроде и встала чуть свет, хотя с детских лет ненавидела рано вставать. Вроде поднималась заблаговременно, а все равно опаздывала. Бесцельно бродила по квартире, теряя драгоценное время. Просыпалась по-настоящему она к полудню – такие вот биочасы, тонкие настройки организма. Поди измени.

И вот какая вредность – и в отпуске, и в выходные просыпалась как на работу – в шесть или в половине седьмого – и больше не засыпала. Обидно. Нет, пыталась, пробовала, просыпаясь в шесть, клялась себе, что не встанет.

«Буду лежать до победного, пока не усну». Но, проворочавшись час или два, все равно вставала, потому что ломило спину и бока. Раздраженная, невыспавшаяся, уставшая от попыток уснуть, Лина сползала с кровати. Не получалось у нее до победного. В ее жизни вообще победного не было. До победного конца – ну да! Бывают победители, а бывают проигравшие. Лина была из последних.

И сегодня она встала рано, чуть свет, в половине седьмого, выцыганила у организма жалкие полчаса, уже победа. Да и копухой была с самого детства – помнила, как мама кричала: «Лина! Мы опаздываем! Я опаздываю на работу, ты что, не слышишь?» Раздражение набирало обороты: «Линка, засранка, ну что ты копаешься?»

А Лина медленно натягивала трусики, потом колготки, которые она ненавидела – фу, коричневые, противные, сползающие, с вечно растянутыми коленками и такой же резинкой. Белые, праздничные, которые полагались на ноябрьские, Новый год и майские, терпела ради красоты – белые колготки, мечта советской девочки! Поди достань! Позже появились красные, тоже нарядные. Но после первой стирки красные линяли и плыли разводами. Как Лина плакала!

Вслед за колготками шли платье или сарафан. Платье застревало в рукавах, и Лина кричала: «Тесное!» – «Не платье тесное, а ты толстая! – взрывалась мама. – Посмотри на себя! Не девочка – баба на чайник!»

Почему на чайник? Лина не понимала, но чувствовала, что баба на чайник – это что-то противное.

Лет до двадцати Лина была толстушкой. Булочкой, пышкой, пампушкой – как только не дразнили. В школе особенно: «тумба, колода, кубышка». Лина плакала. А после двадцати похудела. Не от хорошей жизни, от страданий, но похудела. К тридцати стала не просто стройной – стала газелью. Оказалось, что у нее есть тонкая талия, высокая грудь, длинные ноги. К тридцати многие знакомые, особенно родившие, стали расползаться. Поправились даже худышки, а пышка Лина стала стройной, причем навсегда.

Ешь сколько хочешь! Лопай запретные прежде булки и пончики, тортики и мороженое, бутерброды с густым слоем масла – в общем, свобода, полный пищевой разврат.

Это единственное, что утешало в те годы, больше утешений не было.

Ну да, копуха, медлительная, неповоротливая, флегматичная. «Лина! Ну что ты как снулая рыба!» – кричала мама, Тамара Андреевна. «Снулая рыба, баба на чайник. Росомаха, увалень». Какие противные слова! Ну да, Лина могла замереть перед шкафом – какое надеть нынче платье? А может, юбку с кофточкой? А может, брюки с той же кофточкой? Или с другой?

Медлительная, раздумчивая, сомневающаяся по любому поводу. По любому! Казалось бы, совсем неплохое качество! А что плохого в том, что человек ничего не делает с бухты-барахты?

Но «разумная» – это не про нее. Да, размышляла. Да, сомневалась. Но все это было не от здравости ума, не по причине прирожденной мудрости или осторожности, все это было из-за другого – невозможности принять решение, нерешительности, комплексов, страхов. Из-за трусливой осторожности.

Кстати, в школу и в институт тоже опаздывала. Ну и ловила сачком неприятности, оскорбления и насмешки.

«Плывешь как во сне, – злился муж. – Если бы ты видела себя со стороны!» – «Неужели все так ужасно?» – тихо спрашивала Лина. Муж раздраженно махал рукой: «Ужасно – не ужасно, но невыносимо! Ты живешь как в замедленной съемке!»

И он прав. Кого не выбесит ждать жену по два часа, когда в кармане билеты в кино? Конечно, опаздывали. В кино опаздывали, в театры. Ладно в гости – но на поезд! Лина страдала, пыталась что-то исправить, ставила будильник на час раньше, заранее собирала чемодан, накануне раскладывала вещи, которые предстояло надеть. И все равно опаздывала.

На работе привыкли и даже перестали вздыхать, работником Лина была хорошим, ответственным, тексты не запарывала, переводы сдавала вовремя, да и характер у нее был хороший: не сплетница и не сутяга, баба добрая и душевная, всегда посочувствует и, чем сможет, поможет. В общем, и начальник, и коллеги смирились. В конце концов, у каждого свои недостатки, а Линины не самые зловредные, есть куда хуже. Да и жалели – у всех несладко, у всех куча проблем, но у Лины совсем темно – муж ушел, дочь родила в десятом классе, мама с характером. Да что там – фельдфебель мамаша у тихой Линки! Короче, не повезло, несчастная баба эта Кириллова.

После школы Лина поступила в иняз. Основной французский, английский факультативно, уж после спецшколы-то! Второй язык Лина взяла португальский. Почему – и сама не поняла, скорее всего, опять испугалась мук выбора.