С гор вода

— Что? — переспросил Ростовцев, совсем бледнея.

— Проиграл, проиграл, — шептал Карташов, самодовольно сияя глазами.

— Не может быть! — горячо вырвалось у Ростовцева.

Карташов отвел его еще дальше от поляны, где теснились люди, и деловито заговорил сдержанным тоном:

— Я не таков, чтобы хвастать в таких вещах. Поверь мне! Или за кого ты меня принимаешь? И во всяком случае я не имею ни малейшей охоты получать с тебя проигранные деньги, пока ты не убедишься в проигрыше собственными глазами…

— Да? — спросил Ростовцев уныло.

— Да, — веско ответил Карташов и тотчас же добавил: — А убедиться в проигрыше ты можешь сейчас же. Иди в таком случае к пруду и стань за сиренями. Я подведу ее к березкам, и ты убедишься сам… Всецело… Хочешь?

— Да. — Ростовцев качнул головой.

Глаза у него глядели как у больного, после трудной операции.

Он двинулся к пруду, стал за сиренями и стал глядеть на воду, где тухли кровавые сны зари. В глянцевитой осоке заквакали лягушки.

Он думал:

«И осока, и заря, и лягушки, и все, все — непролазная проселочная пошлятина».

Ему пригрезилось: ехала телега с вонючими кухонными отбросами и переехала колесом человеческое сердце. Из раздавленного сердца течет кровь, а возница и не видит этого. Настегивает кнутом лошадь, чтоб ехать дальше (куда дальше? зачем?), и поет какую-то пошлятину, что-то вроде «Тарарабумбия, сижу на тумбе я»…

— О-о, ох, — вздохнул Ростовцев и, услыхав шорох, насторожился.

За березками, сквозь зелень сиреней он уже увидел Подольскую и Карташова.

«Ужели да? Ужели да?» — думал он.

Его мысли точно закружило скучным осенним ветром.

— Ну, зачем вы меня сюда вызвали? — услышал он красивый, такой замкнутый и содержательный голос Подольской. — Говорите скорее, меня ждут! Ну же?

— Когда я увижу тебя еще раз? — грубовато спросил Карташов и властно взял ее за руку у локтя. — Когда и где?

Подольская заговорила быстро-быстро:

— Ах, подожди еще дня два-три! Ты умеешь ждать? Сейчас моя голова набита целым ворохом всякой путаницы… Завтра я должна провести весь день у Анны Павловны, в четверг крестины у Касаткиных… — тараторила она.

Было слышно и видно, как Карташов целовал ее руку от локтя до ладони.

— Скажи: ты моя? Вся до мизинца? — спрашивал ее Карташов намеренно громко.

И, сгибаясь к ней, поцеловал ее в губы.

— Услышат, тише, — прошептала Подольская, задорно погрозив пальцем.

Ростовцев отвернулся и стал глядеть в небо.

«И небо — самая проселочная, захолустная обыденщина!» — думал он.

— Ну, что, ты убедился? — спросил его Карташов, приближаясь, самодовольно и радостно дрыгая на ходу ляжками.

— Да, — отозвался Ростовцев. — Завтра после часа пришлю тебе проигрыш. Со мной нет сейчас таких денег! Ты подождешь до завтра?

— О, да! — воскликнул Карташов и расхохотался.

Вечером, случайно оставшись в угловой гостиной с глазу на глаз с Ростовцевым, Подольская спросила его:

— Отчего вы сегодня печальны более, чем всегда? Уж не состоите ли вы теперь действительным членом в клубе самоубийц?

— Не везет в жизни, — угрюмо отозвался Ростовцев.

— Не везет вам? Такому красивому, умному, богатому? Это не излишняя скромность?

— Нет, кроме шуток не везет. — Ростовцев устало усмехнулся. — Страшно не везло в карты весь этот год, убийственно не везло на скачках. И… вот, даже сегодня я проиграл пари. Понимаете, держал пари и проиграл. Вот сейчас, сию минуту.

— Ужели? А о чем было ваше пари?

Подольская подсела рядом, задевая колени Ростовцева шуршащими юбками.

— О чем было ваше пари?

— Позвольте умолчать!

— Нет, голубчик, хороший, скажите, — приставала Подольская.

— Я держал пари за одну женщину…

— Назовите ее!

— Не имею права.

— Пожалуйста! Милый, умный, хороший! Лучший из всех! Назовите!

— Не имею права, — решительно отказался Ростовцев.

— Расскажите хотя содержание пари! — Подольская тонкими, выхоленными пальцами прикоснулась к костистой руке Ростовцева…

Уступая ее настоятельным просьбам, тот согласился.

— Это, пожалуй, расскажу…

— Ну-с! Скорее! Я уже повесила мои уши на гвоздь внимания! Говорите!

Тоскующим голосом Ростовцев заговорил:

— Я знал одну женщину, которая, во всяком случае, казалась мне не совсем уже обыденной. Понимаете, вероятно, я видел ее такою, какою хотело видеть мое воображение…

— Она казалась вам, что называется, интересною?

— О, да! И даже очень. И интересной не в пошлом значении этого слова…

— Понимаю. И она интриговала ваше любопытство?

— О, да! И вот я однажды много говорил о ней с одним господином, и весьма заурядным господином, достаточно пошловатым. И тот похвастал, что одолеет ее в неделю. Понимаете? Возьмет ее с места в карьер, бурным натиском. Понимаете? Я побился с ним об заклад…

Ростовцев поднял на Подольскую усталые, тоскующие глаза.

— И на много?

— На три тысячи.

— О-о-о! — воскликнула Подольская.

— Я ставил больше, десять тысяч, но тот не принял такой ставки, мой партнер…

— А вы были уверены в выигрыше?

— Шел, думая, что наверняка.

— Позвольте, — перебила Ростовцева Подольская, снова прикоснувшись руками к его ладони, — а почему вы знаете, что пари точно проиграно вами? Может быть, тут обман?