С гор вода

— А себя за нас? — резко перебил его Верхолетов. — И ты думаешь, что шпики, преследуя нас, переарестуют друг друга, а нам выдадут денежное вознаграждение за изобретательность? Да?

— To есть как же это так? — снова воскликнул Петруша.

Где-то залаяла собака, отрывисто и сердито. Что-то брякнуло, точно железо скользнуло по дереву. Приложив палец к губам, Верхолетов что-то хотел, сообщить Петруше, но в эту минуту под кровлю теплицы шумно ворвалось целое стадо самых разнородных звуков. Брякало железо, шлепали шаги, что-то, шурша, волочилось по земле, гудел чей-то басистый, однотонный голос:

— Они, наверное, здесь, иначе им некуда было убежать! Где-нибудь здесь притулились… Кто, наверное, куда!

— Сколько же их? — спросил звучный тенор. — Четверо? Пятеро? Шестеро?

— Римляне врагов не считали! — солидно процедил кто-то.

Застучал каблук о ступеньку крыльца. И затем все стихло.

— Пойдем, — шепнул Петруша Верхолетову, еле двигая губами, — обогнем теплицу, перелезем через забор и махнем за реку, в дальнюю луку! Слышишь?

— Тсс… — сделал ему знак пальцем Верхолетов.

— Они за кухней, идем, — опять шепнул Петруша. — Идем, пока не поздно…

«А потом можно будет эмигрировать на мыс Доброй Надежды, или к бобрам, на Оранжевую реку», — подсказала ему, мысль.

Верхолетов весь прижался к косяку и по стенке скользнул вон из теплицы, двигаясь, как тень. Петруша последовал за ним.

Беспрерывно и напряженно работая, мысль все нашептывала ему:

«Хорошо поселиться также где-нибудь у подошвы Скалистых гор или у вод Амазонки! Или у тростников Великих озер!»

Верхолетов огибал стену, скользя, как привидение. Девять саженей осталось до кустов акаций, а там низкий забор, а там частый ветлянник огородов, а там дощатый переход через речку Стеклянную. И вот дальняя лука! Там, в этой тенистой дубраве, они пропадут, как игла в мешке с овсом! Ищи их тогда там!

«А дощатый переход, — тяжко думал Верхолетов, — можно будет за своей спиной руками разбросать. Если погоня будет очень уж наседать!»

«Стеклянная и широка, и глубока. Ищи брода там, или за версту, в обход, на мост катай. А дальняя лука к казенным лесам примыкает. На десятки верст тянутся эти леса». Совсем лип Верхолетов к стене. Шаг за шагом следовал за ним Петруша. Голос резкий прозвучал на чердаке дома:

— Посвети, Сидоров, нет ли их за мокрым бельем!

«Чердак осматривают!» — холодно прошло в сознании Верхолетова.

А Петруша, крадучись по стенке, думал:

«Где лучше жить: в Африке, или в Америке? В Африке — жирафы, гордые тонконогие красавцы, с умными черными глазами. А в Америке — тапиры, мустанги, ленивец, похожий на зашитого в меха эскимоса. А в Африке — слон, носорог, бегемот, чудные, точно разрисованные, кваги! И все-таки я убегу в Америку», — решил Петруша.

Пять сажен осталось до акаций. Не более.

«Эх, если б вынесло нас, — думал Верхолетов. — Если бы».

Голоса уже в сенях дома зазвучали.

— Осмотрели чердак, теперь осмотрим подвал, а там теплицу, — гудел ласковый, солидный и холеный бас.

— А что, если нам разделиться на две партии и сразу? — спросил тенор.

Железо брякнуло о железо, точно огрызнулось.

Петруша словно читал по книжке:

«По берегу реки Амазонки однажды, летним вечером, гулял под руку с великолепной креолкой молодой человек в живописном костюме гверильяса. Это был знаменитый русский революционер Петр Баранов, известный более во всех пяти частях света под прозвищем Петр Благородное Сердце».

Точно застонал вешний сумрак под огрызнувшимся железом.

— Когда энти стрекулисты гуляют с горячим орудием… — приползло совсем язвительно, как шипение змеи.

«Бархатная курточка гверильяса», — фантазировал Петруша и вдруг оборвался, зацепившись ногою за листовое железо, свернутое в широкую трубку. С грохотом и дребезгом он повалился наземь.

— Ого-го-го, — точно все злорадно загоготало кругом.

— Дерр-ж-жи, — пронзительно жикнуло у самых ушей, — ж-жи-ж-жи…

Петруша видел, как высоко подпрыгнул Верхолетов.

Все затопало, заухало, заколебалось тяжкими и страшными толчками, опережавшими друг друга, свивавшимися в один черный, огромный клубок. Дважды гулкое пламя разорвало воздух, точно розовой кровью брызнув во тьму. В косматый хоровод переплелись звуки и зашныряли, как волны, от одной каменной стены до другой. Выше неба были эти стены, и невозможно было перепрыгнуть через них жалкой щепе.

«Кто стрелял, — носилось в дымных туманах, — мы, или они?» И вновь вспыхивала пожарищем черная тьма и тут же гасла. Железные, гогочущие обручи катались в бездонных колодцах. Спрашивали зычными скрежещущими голосами: «Кто стреляет? Зачем? Мы, или они?»

Потом на мгновение, на одно краткое мгновение, все словно расступилось и умолкло. И в этот тихий просвет Петруша увидел Верхолетова. Он лежал на левом боку, подогнув колени к животу; его губы были перекошены, а на щеке, как печать смерти, краснело багровое круглое пятно, величиною с медный пятак.

Петруша понял все и, сжав кулаки, бросился на каменную стену с диким визгом; но его отбросило и в гвалте, грохоте и тьме поволокло через высокие плотины, вздымая и опуская, как на качелях.