— Вот вам… деньги… четыреста пятьдесят ру… — проговорила Глашок, приближаясь сбивчивой походкой, придерживая в руках кипочку денег.
Петруша с достоинством поклонился и протянул руки.
«Что мне сказать им?..» — думал он.
Старуха пожевала губами.
— Денег нам… не жалко… — вновь заговорила она, — пусть… четыреста пятьдесят нас не разорят… что же? Но нам жалко вас… вы еще юноша…
«Что ей мне сказать?» — почти впадал в отчаяние Петруша.
— И что вас ожидает… если вы не образумитесь… — все жевала губами старушка, — подумайте!.. Юноша… юноша…
Петруша спрятал деньги в карман. «Так ли я поступаю», — мелькнуло в нем.
Выпрямившись, он произнес:
— Сударыня, мы подчиняемся верховному комитету беспрекословно.
— Караул! Грабят! — вдруг истерично взвизгнула Дашок в своем, кресле и неистово заколотила ногами об пол.
Проснувшийся попугай задавленно выкрикнул в своей клетке:
— Га-аспадин Кро-о! Та-ак, так, та-ак!
Снова неистово залаяла «Помадка». А потрясенный и выбитый из колеи всеми этими неожиданностями Петруша вдруг услышал звонкий возглас Верхолетова:
— Спасайся, кто может!
Петруша сразу оцепенел. Его ноги обдало холодом.
— Ай-ай-ай! — истерично визжала Дашок.
«Надо бежать», — подумал Петруша.
«Ну, беги же, беги же», — приказывала ему мысль.
Глашок жевала губами, точно еще желая говорить и говорить.
Петруша рванулся с места и тут же услышал негромкий хлопок револьверного выстрела где-то недалеко, вероятно около парадной двери. Послышались жалобные возгласы Федосеевны. Петруша бросился в прихожую.
— Петров! Сидоров! Карпов! Как тебя? — звучал у парадной двери зычный голос.
— Казанская Божия Матерь! Печерские чудотворцы, — жаловалась Федосеевна.
Послышалось бряцание сабли.
«Проход занят неисчислимым неприятелем», — подсказало Петруше воображение.
Он повернул назад мимо плачущих уже теперь старух.
— Га-аспадин Кро! — надменно выговаривал попугай.
«А черный ход заперт мною самим, — пришло в голову Петруше, когда он был уже в кухне. — Каким же образом выбраться отсюда?» — на мгновение застыл он в тяжком недоумении.
— Так, так, так, — точно хвастался попугай.
«В сенях есть ход на чердак, — осенило Петрушу. — Очень, очень просто! Выбраться можно!»
Он бросился вправо, едва не ударившись лбом о косяк. Наскочив тут же еще на какое-то препятствие, он догадался сорвать с лица теперь уже мешавшую ему маску. И увидел лестницу вверх. Весь припав к ступенькам, он взбежал в несколько прыжков в холодную темноту.
«Чердак», — подумал он.
Осторожно минуя поперечные брусья, он сделал еще несколько шагов и через слуховое окно выполз на крышу. Оглядел, припадая к железу, двор. Но все было тихо на пустынном дворике. И ни единого намека на опасность не выдал мягко шелестевший сумрак. Безмятежное небо благословенно светилось.
«Надо укрыться пока в старой теплице, внимательно исследовать окрестности и затем предпринимать что-либо решительное», — подсказал Петруше капитан Майн-Рид.
Крадучись, как кошка, Петруша прополз на животе, мягко сбросился с крыши дома и пронырливо юркнул в открытую дверь теплицы. И тут же чуть не сбил с ног Верхолетова. Тот стоял, припав к косяку, с револьвером в руке и уже без маски. Его лицо белело в сумраке, и он как будто вздрагивал.
— Это ты? — вздрогнув, спросил он Петрушу.
— Это ты? — спросил и Петруша Верхолетова.
И на мгновение примолкли оба, не находя слов, растерявшиеся.
Однако Верхолетов превозмог волнение и, сделав губы трубой, хотел улыбнуться.
— Кабалеро! — попробовал он пошутить. — Мы как будто окончательно гибнем! — Его голос срывался, не поддаваясь шутке, и толстоватые губы вздрагивали. — Кабалеро, может быть, нам осталось жить несколько часов! — добавил он с искреннею грустью и тем же колеблющимся голосом.
Петруша ничего не понимал и глядел в глаза товарища молча и весьма робко.
— Что такое, собственно, произошло? — спросил он затем.
— Собственно произошло то, что к старухам Лярским приехал погостить их брат, капитан Лярский, с братом своей жены, подпоручиком Котельниковым и с денщиком Сидором. Котельников-то и стрелял в меня, но дал промах!
— А Гринька? — справился Петруша.
— А Гринька, завидев их, не свистнул резким, металлическим свистом, а закричал по-сорочьи; верно, думал, что так красивее и интереснее. А затем тихонько утек. Подвел нас этот дурак, — горько вырвалось у Верхолетова, — и мы гибнем!
Верхолетов как будто уже ясно и отчетливо понимал, что детская сказка, майн-ридовская фантасмагория закончилась, и для него теперь начинается самая настоящая трагедия, потрясающая трагедия. Но Петруша, видимо, еще далеко не протрезвился от своих фантастических снов и, пожав худенькими плечиками, он спросил товарища:
— To есть как же это так?
Вспомнив тут же былые охоты за скальпами, он с живостью воскликнул:
— Главное, нам не надо терять рассудительности и хладнокровия. Зоркость глаза тоже дорого стоит. Есть, например, недурной прием: всегда находиться в тылу своих преследователей. Есть и еще один трюк: надеть на свои ноги обувь врагов, — так, чтоб враги, разглядывая наши следы, принимали бы нас за себя.