Рыбы молчат по-испански

Следующие удары пришлись на что-то большое и рыхлое: охнула и умолкла, словно спросонок, тетя Настя.

Потом стало тихо, и в этой тишине медленно и совершенно трезво двинулись по дому сапоги. Тиша видела, как они потоптались в прихожей, где стояли теткины ведра, пустые пластиковые бутылки для самогона и трехлитровые молочные банки – словно не решаясь войти в дом, где после улицы полагалось переобуваться. Заглянули на террасу, оттуда протопали в кухню, затем в Тишину комнату, и, наконец, в тети-Настину спальню. В метре от Тишиного лица сапоги остановились, словно принюхиваясь. Стараясь не дышать, Тиша глядела на них из своего пыльного убежища круглыми от ужаса глазами.

И потом, когда на протяжные материны вопли прибежали соседи, из районного центра приехала милиция, дядю Славу связали и увели и обыскивали дом, обходя комнату за комнатой и окликая Тишу, она не отвечала – так и лежала под кроватью до утра и неподвижно смотрела туда, где еще совсем недавно стояли черные кирзовые сапоги.

Хоронили тетку Настю без Тиши. В больнице, куда Тишу на всякий случай определили, вытащив наконец из пропахшего кровью теткиного дома, никому не пришло в голову везти ребенка на похороны, а родных, кроме матери, у нее не было. Тиша знала, что тетка умерла, что ее похоронили на кладбище в соседней деревне, где Тиша несколько раз бывала на могиле бабушки и покойного брата. Пока тетя Настя копошилась вокруг могилы, дергала сорняки, рыхлила совком землю и сажала маргаритки, а потом раскладывала на тарелке крашеные яйца и ломти кулича, наливала в стакан водку и ставила под крестом, Тиша гуляла по кладбищу и как-то раз притащила целый букет очень красивых пластмассовых цветов, которые насобирала возле могил, но тетя Настя цветы у нее почему-то отняла и выбросила.

Тиша пыталась представить, как тетку кладут в гроб, потом закапывают в мерзлую глину среди крашенных серебрянкой крестов.

Потом она представляла, как тетка в белом платке, с иконкой на груди – так хоронили бабушку – со строгими сосредоточенными бровями и плотно сомкнутым ртом лежит глубоко, в тесной темноте, вместе с землей замерзая в мороз и оттаивая в оттепель. Но за тетку Тиша была спокойна. Умирать в деревне было принято, умирали чаще всего пожилые, уважаемые люди, и вокруг их смерти хлопотала родня. Никто не плакал, накрывали большой стол, за которым потом все чинно сидели, а на главном месте стояла фотография умершего и рядом с ней рюмка водки с кусочком черного хлеба, и Тиша всякий раз недоумевала, почему на столе столько вкусного – и сыр, и колбаса, и сало, – а бедному покойнику кладут на блюдце только этот подсохший ржаной ломоть, который даже кошка не станет есть, не говоря уж о теткиной любимице Белке.

Смерть в деревне была делом основательным и серьезным, никто ее не боялся, поэтому Тиша знала точно, что с теткой все в порядке.

Но мысль о Белке не отпускала, изводила постоянной душевной болью, терзала кошмарами по ночам, не давая уснуть. Тиша не знала, кто вынес из дома убитую Белку и что с ней сделали потом. А что, если Белка осталась жива? Кто тогда о ней позаботится? Кто станет кормить курицей и сметаной, как кормила при жизни тетя Настя?

Мать приходила однажды, плакала пьяными слезами, обещала Тишу забрать. Дядя Слава «сидел», то есть «отсиживал», и Тиша сразу вообразила, как он сидит за широким столом, заплеванным рыбьей шелухой, и держит на коленях топор. Потом Тише объяснили, что дядя Слава сидит в тюрьме и не вернется.

Тиша надолго замолчала. У нее, как у древней старухи, не оставалось сил отвечать на вопросы, которые задавали милиционеры, врачи, медсестры, сотрудники роно и детского дома. К лету она немного оттаяла, но русские семьи все равно отказывались принять в свой дом некрасивого угрюмого ребенка.

В конце сентября Нина повезла знакомиться с Тишей каталонцев Жоана и Нурию, которые были из того самого Кадакеса, где когда-то жил Сальвадор Дали.

Как случалось и раньше, Ксения ехать отказалась: Нина отлично справлялась сама. Нина не возражала, ей тоже больше нравилось ездить одной, когда никто не отвлекал разговорами от проносящихся за окошком пейзажей.

С конца августа до середины сентября шли обложные дожди, буйная зелень лесов осыпалась, не успев пожелтеть. Зато потом настало бабье лето, рощи вдоль трассы вспыхнули золотым.

Со стороны микроавтобус напоминал аквариум на колесах: за продолговатыми окошками неподвижные бледные лица прячутся в отражениях облаков и деревьев.

Городок Озерецк, где располагался Тишин детский дом, был еще дальше села Конькова, и на всякий случай Нина с Витей отправились пораньше. Позавтракать решили на месте. В департаменте образования Вите подробно объяснили дорогу, и добрались всего за полтора часа.