Рыбы молчат по-испански

Весной Тиша помогала тете Насте в огороде. Ей нравилось проковыривать дырочки в рыхлой черной земле и опускать туда картофелину, луковку или семена, а потом ребром ладони заравнивать. Ожившая по весне земля пахла сладко, и, не удержавшись, Тиша иной раз засовывала в рот ароматный жирный комочек, жевала и проглатывала, потому что он был вкуснее любой конфеты, и Тиша на мгновение чувствовала себя дождевым червяком или личинкой жука. В тети-Настином хозяйстве вообще все было вкусным: хлев, кухня, сени, свекольный самогон – все пахло сытно и уютно.

Когда-то тетя Настя работала в бухгалтерии – выдавала колхозникам зарплату, и в деревне ее уважали. Зарплату выдавали все реже, мужики ходили к тете Насте под окно выяснять отношения, будто бы это она привозила из города и распределяла деньги. Тетя Настя ругалась с ними до хрипоты: деньгами-то заведовала не она, и ей самой, как и другим, не платили несколько месяцев подряд. До глубокой ночи во дворе раздавалась пьяная ругань.

Наконец колхоз развалился, ферму закрыли, коров отправили на бойню, и тетя Настя осталась без работы. Но и тогда не стала обижаться на жизнь, не запила с горя, как соседи. Тетя Настя принялась гнать на продажу самогон. Самогон делали многие хозяйки в окрестных деревнях, и в таком занятии, с точки зрения деревенской морали, не было ничего предосудительного. Наоборот, основательная и честная тетя Настя готовила чистый самогон хорошего качества, став спасением для соседских баб: если бы не она, пили бы их мужики купленный у цыган смертельный яд.

По-прежнему числясь бухгалтером, тетка разливала свой самогон по пластиковым бутылкам, которые собирала по округе, и под вечер отпускала тихонько у себя в сенях. Тети-Настин бизнес шел в гору, а деньги она аккуратно пересчитывала и хранила за картиной, висевшей в комнате над кроватью.

Первый раз Тиша заночевала у тети Насти в тот год, когда исчез первый дядя Слава и до появления второго дяди Славы в доме временно околачивался злой и жадный дядя Миша. Мать жила на широкую ногу: вставала поздно и до глубокой ночи принимала гостей, которые приносили дешевую водку и закуску – ливерную колбасу, лук и хлеб. Гости кричали, танцевали, под водку сметали всю еду, не оставляя даже хлеба, на который укладывались ломти колбасы и лук. Иногда приходила тетя Настя, приносила Тише гостинцы, но после ее ухода гостинцы тоже шли в дело и быстро исчезали в утробах гостей.

Мать с Тишей жили в старом бревенчатом срубе, доставшемся им с тетей Настей в наследство от покойной бабушки. В доме была всего одна большая комната, кухня и русская печь, на которой спали зимой. Дверей внутри не было, вместо них висели занавески, чтобы лучше расходилось тепло. Полы не мыли никогда, белье не стелили и ложились в одежде прямо на почерневшие от грязи матрасы, а тараканов было столько, что когда Тиша по вечерам смотрела на стену, где они копошились, ей казалось, что каждый таракан бегает по кругу.

Тараканов Тиша не боялась, зато боялась печки: с печкой были связаны страшные воспоминания. Однажды Тиша проснулась ночью и обнаружила, что у нее, наверное, снова грипп – голова разламывалась от боли, в висках стучало, перед глазами расплывались цветные круги, а край одеяла казался сухим и ломким, как бумага. Тишу тошнило, комната то наступала на нее, то отскакивала обратно в такт дыханию, хотелось пить, она встала и побрела в кухню, где стояло ведро с водой. Ведро оказалось пустым, воду с вечера не принесли. Тиша погремела черпаком, подошла к кровати и потормошила мать. Та долго не просыпалась, и Тиша, плача, трясла ее за плечи, как огромную безобразную куклу. Потом испугалась, стала щипать за щеки и дергать за волосы. Наконец мать проснулась, тяжело подняла голову. Обвела комнату мутным взглядом, встала, шатаясь, как пьяная, хотя Тиша точно знала, что накануне гостей не было и мать не пила.

– Ох, черт бы тебя… – простонала мать, метнулась к печке и рванула вьюшку.

Кинулась к окну, дернула шпингалет и ударом распахнула настежь, хотя за окном стояла морозная ночь. Студеный ветер дунул Тише в лицо, она собралась пожаловаться матери, что заболела, но тут круги перед глазами сомкнулись в сплошную фиолетовую муть, и Тиша потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, был уже день, и в комнату заглядывало солнце. В доме слышались бодрые кухонные звуки: гремело ведро, чиркала спичка, что-то рубили ножиком на деревянной доске. Тиша догадалась, что пришла хозяйничать тетя Настя. Ее уже почти не тошнило, но одеяло давило снежным сугробом, и во всем теле была слабость.

Она так и не поняла, что случилось в ту ночь, – знала только, что во всем виновата печка, и с тех пор боялась ее, словно там, в темной глиняной утробе, дремал какой-то угрюмый дух.