Рыбы молчат по-испански

Они помолчали. Макс отхлебнул кофе, глядя в окошко. С пятого этажа были видны разноцветные огоньки вечернего города, высокие дома, темный массив университетской зелени.

– Я все понял, – неожиданно произнес Макс, пристально глядя на Нину.

Ей показалось, что глаза у него тусклые, темные, как ржавые монетки на дне фонтана.

– Ты просто сходишь с ума.

Казалось, он не хотел этого говорить, слова сами сорвались с губ. Он смутился.

Нина тоже смотрела на Макса. Она погрузилась в странное состояние, как в тот день с таинственной книгой в руках. Она напрягла волю и глубоко, очень внимательно прислушалась к себе.

В этом состоянии – Нина уже знала его – она была абсолютно бесстрастна, и каждое слово, каждое событие – полет сухого листа, далекий лай собаки в тишине захолустья, тень, пробегающая по лицу человека – внезапно наполнялось особым значением. Но, созерцая, она не была равнодушной. Просто не отпускала внимание, не давала ему соединиться ни с сухим листом, ни с тенью. Она смотрела на все как бы со стороны, и этот необычный ракурс был очень важен – то, что она видела перед собой, казалось ей от этого еще более интересным и значимым.

И теперь, глядя на Макса, она увидела то, что ей совсем не хотелось бы видеть. В этот день она ясно увидела мембрану.

Откуда она взялась? Может, неведомый поток уже уносил Макса? Или эта чужеродность была изначальной, и близость только почудилась Нине?

Нина вспомнила всю историю их знакомства с самого начала – тот первый зимний день, кафе с теплой музыкой, его детское лицо, когда он о чем-то серьезно рассуждал, сидя напротив, его холостяцкую квартиру, переделанную из старой и увешанную фотографиями, его друзей, которые с явным одобрением смотрели на длинноногую худенькую Нину, фотовыставки, куда он ее водил, тридцать девятый трамвай. Их общее время напоминало летние каникулы. Оно было как ясный мерцающий свет в темной глубине прошлого. Столько всего – разговоры, выставки, прогулки по Москве, которую Макс, дитя городского центра, хорошо знал; по мостам, вдоль набережной, где до сих пор стоят рыболовы, а рядом в пакете тычется в полиэтиленовые стенки улов – крошечные плотвички и страшноватые ротаны; старое немое кино с молодым Вертинским и Верой Холодной. Но где в этой симпатичной пестроте они сами, Макс и Нина? Были ли они действительно вместе, гуляя, прикасаясь друг к другу, занимаясь любовью? Возможно, не были. И если бы Нина отдавала Максу больше внимания, ей бы очень скоро стало это заметно. Но появился Рогожин, а это был сам по себе очень яркий дорожный знак, позволяющий большую скорость и требующий огромной концентрации. Максу досталась вторая роль, и многие говорящие мелочи, которые в любой другой период насторожили бы Нину, пронеслись мимо нее.

Шаг за шагом Нинино внимание, словно луч фонарика, высвечивало темную груду упущенных примет, которые, оказывается, никуда не исчезали, а скапливались в потайном закутке памяти и времени, терпеливо дожидаясь, когда же Нина их заметит.

– Сошла с ума, – повторила она. – Но с чего ты это взял?

– Слишком большая перемена. Слишком внезапная. А эти твои восемь ванных комнат? Да не бывает столько в одном доме! Это просто какой-то бред… А это возбуждение, в котором ты носишься между двумя городами? Нормальные люди так себя не ведут. Эта одержимость – прости, не могу подобрать другого слова. Одержимость – даже не знаю чем. Чем ты одержима, Нина, скажи?

Они помолчали. Нина по-прежнему удерживала внимание.

– Я не сошла с ума, – медленно проговорила она, думая о своем. – Я просто никак не могу проснуться.

* * *

Нину разбудил звонок. Звонила Юля.

– Спишь?

– Так, задремала…

– Прости, что разбудила.

– Ничего страшного. У тебя все в порядке?

– Не совсем. – Голос замялся. – Точнее, совсем нет. А еще точнее, мерзко все и отвратительно…

– Что стряслось?

– Не могу по телефону.

Нина услышала, что Юля всхлипнула.

– Юля, Юля… Перестань, ну что ты? Я сейчас буду у тебя…. Вот, уже одеваюсь…

Нина соскочила с дивана и, прижав трубку плечом, застегнула джинсы.

– Лучше я сама к тебе, – всхлипнула Юля. – Можно?

– О чем речь! Приезжай!

Через полчаса Юля сидела в Нининой комнате. От слез на лице выступили красные пятна, глаза сузились, а слипшиеся ресницы торчали колючими стрелками. Как ни странно, Юля заплаканная выглядела моложе и свежее обыкновенной.

– Что случилось? Давай рассказывай.

– Испанцы взяли девочку, а потом вернули.

– Какую девочку? Что значит – вернули?

– Иркины испанцы… У них уже есть свой родной ребенок. Люди интеллигентные… Он преподаватель… Она – не помню… Дизайнер одежды, что ли…

– А Ирка?

– Ирка в Таиланде отдыхает… Поручила мне дела свои разрулить… Вот я и разрулила… Девчонка больная оказалась, а я – дура, проклятая дура! – дала им телефон медицинского центра. Американского…

– Почему дура? – опешила Нина. – Правильно сделала, что дала.

– Нельзя было… Нужно было взять такси и везти девчонку в больницу… Ехать с ними. Самой все переводить. С клиникой не связываться…

– При чем тут клиника? – спросила Нина.

На самом деле, она уже кое о чем догадывалась.