Рыбы молчат по-испански

Был июнь, сумерки, двор… Дети гуляли весь день, и с ними весь день гуляла Нина, и день летел незаметно – радостный и звонкий, светлый и бесконечный, как лето. Но день улетел, опустился вечер и в сумерках дети разошлись по домам – за ними выходили на крыльцо, им кричали из форточек. А за Ниной не вышли, и никто ее не позвал – мать была в экспедиции, а отец просто про нее забыл. И она так и играла до самой темноты во дворе в зарослях ясеня, в которых дети за день построили целый игрушечный замок. И когда она наконец выглянула из своего замка, уже стемнело. Во дворе было пусто, и только тени от листьев и летучих мышей пробегали по сухому асфальту под фонарем.

Нина была одна-одинешенька среди узорных теней. И она испугалась. Все родное ушло куда-то, а вокруг была одна только первозданная природа, дикая и полная видений. Это длилось несколько секунд, потом она опомнилась, схватила кукольную посуду и понеслась к дому. Но она все запомнила.

Вот и теперь – она заигралась. Жизнь дала трещину, и в эту трещину вливалось что-то незнакомое… Но происходящее так захватывало Нину, что ее не пугали ни видения, ни темнота, не странные силуэты, которые притаились за темными деревьями и кустами.

– Ты слишком много думаешь, – сказал как-то раз Макс. – И слишком много молчишь.

– Что? – переспросила Нина. – Ой, прости, пожалуйста. На самом деле я внимательно тебя слушаю.

– Правда? – удивился Макс. – А выглядишь при этом так, словно ты где-то очень далеко. Словно ты и не приходила ко мне, осталась дома. Почему?

Они помолчали, и, не дожидаясь ответа, он продолжал что-то ей рассказывать.

Нина сидела напротив и слушала. Но думала ли она о том, что он ей говорит, прислушивалась ли к словам? Нет. Она думала о своем, а его слова и ее ответы были фоном.

В тот день ей впервые показалось, что она засиделась у него в гостях. Что пропустила момент, когда нужно уйти, и чувствовала себя от этого неловко. Раньше такого не было. Она лежала на диване и листала журнал «B&W», который Максу присылали из Америки. Она очень любила этот журнал, но сейчас машинально перелистывала страницу за страницей, пробегая глазами фотографии.

А Максу тем временем звонили какие-то люди, он их называл по именам, и это были незнакомые имена, Нина никогда раньше их не слышала. Он смеялся над чьими-то шутками, перебирал подробности, известные только двоим – самому Максу и его собеседнику.

Она пыталась понять, что ее беспокоит. Какая-то неуловимая фальшь, легкое искривление пространства. И вдруг поняла: запах. Запах нового одеколона, которым надушился Макс. Она видела флакон на полочке в ванной, еще совсем недавно его там не было. Макс вообще не пользовался одеколоном. Никогда. И этот новый запах не шел к его привычному облику, теплым волосам, детским губам. Запах был резкий, чужой, и он появился не случайно – сегодня Нина уловила в Максе что-то новое.

Она затосковала.

В тот день она отправилась к нему сразу после Рогожина.

Эту встречу они назначали и откладывали дважды. И такое уже бывало раньше. Что-то не срабатывало. Что-то вышло из строя, разладилось и теперь барахлило. Даже виделся Макс как-то смутно, словно его самого и всю его жизнь отделяла от Нины легкая дымка – прозрачный шелк или марля. Откуда он взялся, этот рыбий пузырь, спрашивала она себя, и почему я так плохо вижу сквозь его мутные стенки?

И этот запах…

Неясная тревога томила ее все последние дни… Дни? А может, недели? Нина сама не понимала, когда это началось.

– Знаешь, – сказала она, когда Макс наконец закончил свои телефонные разговоры и они перебрались на кухню. Нине нравилось смотреть в окно его кухни на гаснущее небо, на вздрагивающие вершины кленов. – Мне иногда кажется, что у меня недоразвиты чувства…

– Как это? – не понял Макс.

– Я живу как бы наполовину. Со мною что-то происходит – а меня это не касается. Люди сменяют друг друга, одни появляются, другие исчезают, а я смотрю на все так, словно тени пробегают по стене.

– Гм… У тебя это давно? Или только последнее время? – спросил Макс.

В его голосе внезапно послышалась усталость, и она подумала, что, вероятно, зря завела с ним этот разговор.

– Нет, – ответила она. – Так было. Я всегда жила в какой-то нереальной реальности. В детстве сны путала с явью. Но теперь я еще отчетливее это понимаю. Вокруг появляется все больше и больше людей, время ускорилось, я совершаю все больше действий, а мне это не свойственно. Это не мое. Люди стремятся куда-то, заняты какими-то делами, страдают, радуются. А я смотрю на них и словно вижу сон.

– Странно. Но разве тебя не увлекает твоя работа? – искренне удивился Макс. – Мне казалось, тебя затянуло.

– В том-то и дело. Увлекает, да. Конечно, увлекает. Но разве можно сравнить меня с другими? С Ксенией, например.

– А что Ксения?