Русский народ в битве цивилизаций

И когда Розанов говорит, что христианство — это «религия, в центре которой — гроб», то он тоже прав в более широком смысле, чем даже утверждает. Гроб, а вернее — труп, находится в основе древнейших религий. Один из древнейших мифов — это что космос создан из трупа убитого животного. Он встречается у множества народов Южной Америки, Африки. Животные же, из которых создается мир, это и анаконда, и страус, и гигантская змея. В Месопотамии центральный миф утверждал, что мир создан из чудовища Тиамат убившим его богом Энлилем. Такой миф был известен грекам, его отголоски есть и в нашей «Голубиной книге». «Иной мир» является и миром мертвых, туда они уходят, там обитают. Поэтому соприкосновение с ним подразумевает и соприкосновение со смертью. Духовная жизнь архаических обществ концентрируется вокруг религиозных ритуалов, называемых обычно «ритуалами перехода», т. к. они связаны с переходом человека в иное социальное состояние: из юношей в полноправного члена племени, или в число женатых, или в положение колдуна, шамана, вождя и т. д. И каждый такой ритуал в очень яркой форме изображает смерть человека и его рождение в новом состоянии. Как говорит Элиаде (17), всякий ритуал перехода олицетворяет смерть, но при этом и смерть становится лишь одним из ритуалов перехода, переходом в высшее состояние. Таким образом, смерть находит место в жизни, она «побеждается», хотя и за счет того, что человек многократно соприкасается с нею в «ритуалах перехода». Это как бы разрешение вопроса «откуда в мире Зло?», по крайней мере крайнее Зло — Смерть, т. е. нечто вроде теодицеи архаического общества. В современном же мировоззрении смерть максимально вытесняется в подсознание, но и становится за счет этого лишенным смысла провалом в Ничто. Остается лишь ее панический страх, обычно также вытесняемый в подсознание. (Лоренц обращает внимание на одну из основных черт современной цивилизации — все увеличивающийся темп перемен — и говорит, что, как специалист по психологии поведения, может предложить лишь одно объяснение такой всеускоряющейся гонке: тайный панический страх. Очевидно, страх смерти.)

Все религии основаны на вторжении «того мира» и на соприкосновении со смертью, введении ее как постоянного элемента религиозного переживания. Конечно, это очень страшная вещь, это и связано со «страхом Божиим». Хотя это совсем иной страх, чем панический, подсознательный ужас, вызываемый идеей смерти в современном человечестве. И чем сильнее религиозное переживание, тем ярче проявляются эти черты и тем шире спектр их возможных реализаций в жизни. В этом смысле любая религия похожа на огонь: он согревает жилище, помогает жить в местности, иначе непригодной для обитания, но он может это жилище и сжечь, на нем можно сжечь и человека. Г. М. Прохоров (18) приводит цитату из «Слова о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича царя Русского», где для характеристики религиозного рвения князя используется такое же сопоставление: «Сего же рвение к Богу тако бывает, яко огнь дыхает скважнею». По поводу византийского мистического течения исихастов и находившихся под его влиянием русских святых Сергия Радонежского, Нила Сорского и других Г. М. Прохоров говорит, что они «нащупали какую-то скважину в глубине человеческой души. Из этой скважины начал бить свет (…) что-то от этой внутренней озаренности стало отличительной чертой новой и новейшей русской литературы». В несравненно большем масштабе то же происходит и со всем христианством. Оно тоже «нащупало скважину», соединяющую человеческую душу с «миром горним». И из нее с непредставимой дотоле силой «огнь дыхает скважнею» — а человечество пытается понять, как ему жить при свете и жаре этого огня. Ту же идею выражают слова «потому что в огне открывается и огонь испытает дело каждого, каково оно есть» (Коринф., 3, 13).

Но свобода того, как пользоваться этим «огнем», остается в руках человека. В частности, любой человек и любой народ, принимающий в свое сердце христианство, самостоятельно его «прочитывает». То, что пишет Розанов, — это его, розановское, прочтение: христианство как отрицание мира, путь к уничтожению мира и человека («огонь», сжигающий мир). Но поразительно то, что почти таким же оказалось «прочтение» западноевропейского человечества. С той разницей, что Розанова это «прочтение» ужаснуло, и он воспринял его как приговор христианству. Европейское же общество приняло его за свою духовную основу, реализовав в форме технологической цивилизации.