Русский народ в битве цивилизаций

Другая яркая попытка в аналогичном направлении принадлежит историку культуры Линну Уайту (15). Он рассматривает влияние не протестантизма, а шире — христианства (может быть, точнее: западного христианства) на один из аспектов технологической цивилизации — экологический кризис. По его мнению, христианство является духовным источником и основой экологического кризиса. Им написана яркая книжка «Махина экс деус», где он, перевертывая известное выражение «Деус экс махина» (бог, выходящий в античном театре из театральной машины), доказывает, что, наоборот, машинная цивилизация и экологический кризис вышли из христианского понимания Бога. По его мнению, христианство вытеснило более древнее анимистическое восприятие мира, согласно которому вся природа одушевлена и тем самым родственна человеку, деревья и источники имеют своих духов, местные божества. Христианство, согласно Уайту, оторвало Бога от мира, признало лишь человека сотворенным по образу Божьему и тем дало право человеку по произволу использовать природу для своих надобностей. Человек, по крайней мере в его самой ценной части, исключается из природы, из его отношения к природе устраняется всякий эмоциональный элемент, сочувствие ей. Этим открывается дорога к безжалостной эксплуатации природы. С другой стороны, христианство, утверждает Уайт, создало концепцию прямолинейного движения к идеальной цели, породившую идеологию прогресса, и даже разработало схему сменяющих друг друга фаз в этом движении. Эта схема сменяющихся фаз идет от Иоахима Флорского, итальянского аббата XII в., проповедовавшего смену трех эпох человеческой истории: Отца, Сына и Святого Духа. И сейчас, полагает Уайт, мы живем в мире, «согласно христианским аксиомам». Так, марксизм он считает одной из иудео-христианских ересей.

Впрочем, черты, связанные с идеологией технологической цивилизации, Уайт считает в большей мере свойственными западному христианству (католицизму и протестантизму), чем восточному (православию). Для последнего, по его мнению, характерно восприятие природы как образа, проявления Бога. Этим он и объясняет малый интерес к техническому развитию в Византии. Даже и в западном христианстве Уайт отмечает различные течения. Так, он особо выделяет Франциска Ассизского с его проповедью смирения не только отдельного человека, но и человеческого рода. Для св. Франциска муравей и огонь — «братец муравей» и «братец огонь». Франциска Ассизского, говорит Уайт, экологи могли бы выбрать своим святым-покровителем.

Несомненно, к этому же кругу вопросов относятся очень яркие мысли, высказанные Розановым (16). Во времена Розанова не говорили об экологическом кризисе или технологической цивилизации. И взгляды Розанова гораздо радикальнее: он полагает, что христианство вообще уводит человека из мира и ведет его к смерти. Оно учит, что весь мир лежит во зле, что не следует любить ни мира, ни того, что в мире, что враги человеку — домашние его, что надо возненавидеть своего отца, мать, жену, детей, братьев и сестер, а также и саму жизнь свою. Розанов говорит, что христианство — это «религия, в центре которой — гроб, религия мертвого Бога». «Только христианство попыталось разрушить недра мира, как бы проколоть иглою мировой зародыш, зародышевое начало мира, зародышевую сущность мира». Идеал христианства — иночество, а это означает отрицание «дома», хозяйства, семьи, «…глубочайше будет разрушен тип социальной жизни — разрушен не в бытовом, а в психологическом корне, т. е. более глубоко. Это есть то разрушение, на месте которого ничего не вырастает. Не менее разрушается тип истории (…). Будущее не нужно тому, у кого не будет потомства». Розанов устанавливает связь так им понимаемого христианства с современным мировоззрением: «Как ни странно сказать, но европейское общество, в глубочайшей супернатуральности своей, в глубочайшем спиритуализме, в глубоком идеализме… создано иночеством». «Аромат европейской цивилизации, даже атеистической, совершенно даже светской и антихристианской, — все равно, весь и всякий вышел из кельи и инока».