Огромная пятнадцатипудовая полосатая уссурийская кошка выгнула спину и рыча, пуская слюну сквозь десяток, по-видимому, режущих и железо резцов, смотрела глаза в глаза Трубецкому. Большие веретенообразные, посаженые в жёлто-коричневую радужку зрачки животного чуть суживались, если сверху из-за её массы через проделанный ход после очередного порыва вьюги вдруг падал мутный поток света, и вновь расширялись во тьме. Трубецкой предпочёл не двигаться. Кошка продолжала рычать всё более настойчиво и напряжённо. Чужак пришел на её место. Здесь она живёт. Здесь, среди этих высоких сосен, среди ослизлых гранитных валунов на подстилке их смёрзшихся осенних листьев, её дом, спасающий в непогоду. Если после рабочего дня, вы, открыв квартиру, вдруг обнаружите там незнакомца, не попросите ли вы его объяснений? Кошка рычала. Трубецкой, сдерживая дыхание, смотрел ей в глаза и не двигался. Продолжая неприязненно выгибать спину, кошка чуть развернулась и тоскливо посмотрела наверх, в проделанный ею ход, через который она пришла. Наверху ныла, выла, стонала и свистела вьюга, пух снега летел вниз, собираясь вскоре заделать сделанную лазейку. Уйти, оставив незнакомца, благородно, но грозит гибелью. Кошка вновь повернулась к съежившемуся Трубецкому и зарычала, предлагая уйти ему. Однако тот, опасаясь, что при малейшем движении последует бросок зверя, продолжать оставаться без движения. То повышая тон, то понижая, кошка рычала полчаса, потом, не меняя места, она осела, и то прикрывая надолго глаза, то открывая их столь стремительно, что у Трубецкого мурашки ползли по коже уже не от одного холода, наблюдала за пришельцем. Передние лапы кошка вытянула вперёд, и на правой лапе немного выше локтя Трубецкой увидел расщеплённый остаток надломленной китайской стрелы. По тому, как зверь положил правую лапу поверх левой, Трубецкой понял, что рана недавняя и причиняет сильную боль. У кошки существовали счёты с человечеством. Новая мысль ошеломила Трубецкого, он вспомнил, что читал, раненые сибирские тигры легко становятся каннибалами. Кошка тем временем закрывала глаза всё продолжительнее. Трубецкому казалось, она хитрит перед нападением. Но кошка, пригревшись, рычала всё менее напряжённо, вскоре – уже по инерции. Закрыв глаза, она предалась сну. Стоявшие торчком уши соблюдали стражу. Иногда кошка вздрагивала, веки её раскрывались, они окидывала Трубецкого всё более неосмысленным взглядом, чем ранее, по-видимому, усталость валила её. Утомившись наблюдать за тигрицей, забылся и Трубецкой.