Русский Бог (СИ)

          Обессиленный голодом и бесконечными переходами Трубецкой, за последние две недели он не ел ничего, кроме древесной коры, еловых шишек и пихтовых веток, вместо воды же с самого начала побега он часто жевал снег, сел на валун под соснами, ни о чём не раздумывая тугим сумеречным сознанием. Разбудило его ощущение, что кто-то лижет ему руку.  С новым ужасом убедился он, что тихо подошедшая тигрица лижет ему прежде укушенную кисть. Трубецкой вытащил тигрице стрелу из раны, гной вышел, после первой боли она испытала облегчение и теперь благодарила, прося прощения за непродуманную обиду.  Но ведь она не обладала сознанием. Не показывая страха, Трубецкой искоса поглядывал на тигрицу. Честное слово,  лучше бы она его не благодарила, а просто незаметно ушла из его жизни по своим делам навсегда.  Тигрице же возданной поцелуем благодарности казалось мало. Она боднула Трубецкого полосатой тяжёлой башкой с двухвершковыми верхними клыками, торчащими наружу, не умещающимися, из-за их величины в пасти, ласково посмотрела желто-карими глазами с веретенообразными пульсирующими зрачками. Такой взгляд обычно парализует лосей и оленей, заставляя стоять вкопанными, пока ударом мощной тигриной лапы их не свалят наземь и не прокусят горло в едином прыжке, жертвы потому и избегают взгляда своих мучителей.  Потом тигрица потёрлась боком о бок Трубецкого и по-кошачьи заурчала.  Она просила ответных ласк.  Трубецкой поднял руку, положил её осторожно на голову хищницы и легонько погладил по жёсткой немытой шерсти. Тигрица заурчала от удовольствия сильнее.  Она подставила уши, требуя, чтоб ей чесали за ушами.  Внезапно тигрица насторожилась, отошла от Трубецкого и,  крадучись, пошла под сосны  в засыпанный снегом можжевельник.   Вскоре Трубецкой услышал, как дико закричал какой-то большой зверь, потом – хрип, ещё режущие слух отчаянные вопли прощания с жизнью, наконец, всё стихло.  Слышно было лишь, как тигрица терзает какое-то большое тело, упиваясь мясом и кровью.  Часа через полтора, уставший Трубецкой продолжал сидеть неподвижно на валуне,  тигрица вышла из кустарника с сытым и довольным взглядом жёлтых глаз, морда и лапы её были выпачканы в крови.  Удачно задрав неосторожно приблизившегося сохатого, тигрица принесла Трубецкому угощение, самую вкусную заднюю часть, положила окровавленный кусок на снег перед ним. Голодными глазами Трубецкой четверть часа смотрел на принесённый дымящийся теплом кусок, потом поднял его и не без отвращения откусил. Его чуть не вырвало.  Тигрица с непониманием посмотрела на Трубецкого, отказывавшегося от деликатеса. Потом она снова подошла ближе и подставила голову ласкаться.

           Идя по ледяной корке вот уже третий месяц по 25-30 верст в сутки, пройдя уже 1500 верст, Трубецкой, казалось бы, имел время думать. Но в последнюю неделю он думать разучился.  Всё стало ясно. на запад он идти не может, там опасно, на севере нет жизни, на юге живут китайцы, он чужд их народу и не может привиться там, оставался кругосветный переход через восток к близким по крови, языку и обычаям европейцам. Трубецкой превратился в машину для перехода. Нужно жевать кору и идти вперёд . сейчас не жизнь, сейчас переход.  Там в  Европе жизнь. Не хотел думать Трубецкой,  что доберись он до Европы, он станет думать, что настоящая жизнь, скажем не там, а в России, и опять не сегодня, а завтра. Завтра, став сегодня, зовёт новое завтра, надеясь на него. Потом приходит смерть и обрывает ожидание лучшего. не знал, не хотел знать Трубецкой, что завтра- иллюзия, что нет никакого завтра, а есть лишь вечное, безжалостное, повседневное сегодня, без понедельников и воскресений, иногда это сегодня люди зовут вчера, иногда – завтра, для себя же оно – даже не сегодня, а так, без названия, смена событий в умах людей, их последовательность, текущее положение вещей. Трубецкой об этом не думал, он надеялся на счастливое, ускользающее завтра, а, потому напрягая силы, шёл и шёл вперёд. Возможно, по-человечески, если только есть две причины, вечная и человеческая, он был прав.