Русский Бог (СИ)

          Николай с обнажённой шпагой  подскочил к Фотию. В зал вбежали гвардейцы.

- И о вас, великий князь, я многое мог бы рассказать, в том числе, и тех мыслях, что роятся в вашей голове по поводу присутствующей здесь дамы. Ваше добро не без выгоды, - сказал Фотий Николаю.

          Гвардейцы уже схватили Фотия.

- Я себя, господа, за своё падение наказал, а вы себя  накажите? Я сделал себя скопцом для Царства небесного. Кто может вместить, да вместит…- говорил уводимый караулом Фотий.

- Хотел наказать себя, а наказал и дочь, и любимую женщину, - сказал Николай.

                                                                      *  *  *

          Александру опять приснилось, что душит он отца своего, Павла. Павел хрипел, вырывался из-под батистовой подушки:

- Опомнись , сынок, остановись! За что?!

- А не помнишь, отец, как за три дня до убийства твоего, отдал ты приказ арестовать и сослать меня, единокровного сына и наследника твоего, вместе с женой Lise навечно в Шлиссельбургскую крепость…

- Знал я о заговоре, предотвратить пытался…

- Но не успел…

- Либо ты, либо я…

- Умри, отец…

- Сы-нок!..

                                                  *  *  *

         В ужасе, в липком поту,  Александр проснулся. Он лежал, разметавшись,  в царской опочивальне на широченной кровати под голубым балдахином с вышитыми на нём облаками, солнцем, луной и звёздами.

           Александр позвонил в колокольчик.  Вошёл сонный долговязый камердинер с ничего не выражающим лицом.

- Одеться!.. В цивильное, - приказал Александр.

           Камердинер побежал за фраком. Бесшумно, как тень. вошёл Аракчеев.

- Государь. Дело спешное. Против вас зреет заговор. У меня записка Бенкендорфа о тайном обществе…

          Вошёл с фраком лакей. Замахав на него руками, Аракчеев выхватил у него фрак и начал помогать царю одеваться:

- Донос подробнейший, вся история тайного общества; его зарождение, развитие, разделение на две управы, Северную – в Петербурге, и Южную – в Тульчине, Василькове, Каменке; имена директоров и главных членов; цели: у Северных – ограничение монархии, у Южных – республика; способы действия : у одних – тайная проповедь. У других – военный бунт и революция с цареубийством…- торопливо говорил Аракчеев. Александр раздражённо, молча, движением, перебил его  и широкими шагами пошёл по коридорам дворца:

-  Не мне их судить и казнить: я сам разделял и поощрял некогда все эти мысли. Я сам больше всех виноват! Я – отец, они – дети. И казнь заговорщиков, будет не казнь, а убийство детей. Отцеубийством начал, детоубийством закончу!

- Ваше величество, это – лирика!  Нужны решительные действия – сказал едва поспевавший за Александром Аракчеев.

          Александр схватил Аракчеева за отворот генеральского мундира.

- Ты, говоришь, лирика… Нет, это не лирика. Это – совесть!

- Но высшие интересы России…

- Да оставь ты…Когда душа у меня  страдает, какое мне дело до каких-то ещё интересов… И, граф, не входите ко мне в спальню без доклада. Я вас лишаю этой привилегии.  Камердинер – профессионал.  Он, когда одевает, не мнёт фрак, как вы…

                                                                     *  *  *

          Митрополит Фотий стоял на коленях  на холодном полу Шлиссельбургского каземата.  Молился:

- И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником  души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое он имели.  И возопили они громким голосом. Говоря: доколе, Владыка святой и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу

          Завизжала на петлях тюремная дверь. появился в цивильном костюме бледный, сгоравший от внутреннего напряжения, Александр Павлович.

- Оставьте нас одних, - сказал Александр  дежурному гвардейцу, вошедшему  вместе с ним. Тот послушно кивнул, пряча явное недоумение прихотью государя, вышел.

- Знал, что придёшь, - удовлетворённо сказал Фотий, приподнимаясь и подходя к Александру.

- Прости , батюшка, - упал перед ним  на колени государь, зарыдал, обнял рясу. – понял, какая сила в твоей слабости.  Как могу я. убивший отца, покушавшийся на мать и  братьев своих ради благ мирских судить тебя, только лишь прелюбодействовавшего с женщиной?!

- Не судите и не судимы будете… Причаститься не хочешь? Я тут причастия немного сохранил. Думал, если к смерти приговоришь меня, захочешь удушить аки пса приблудного, так причащусь перед казнью…

          Фотий достал из-под рясы жестяную табакерку, на дне которой лежала вымоченная в вине просфирка, разломил её. Дал половину царю.

- Славлю Господа за великодушие Его. Христос посреди нас, - Фотий съел просфирку

- И есть, и будет! – горячо проговорил Александр.

- Не отверзи меня  от Лица Твоего и Духа Твоего Святого не отъемли от меня… Пропадешь, царь. Вижу, что совестливый ты. Не в миру, а в церкви надо жить тебе. Хорошие правители – подонки; добрый, божеский человек царём быть не может. Не держись за царство, брось всё, уйди в монастырь…

- А ведь и вправду, пожалуй…- с горящими глазами держал Фотия за рясу государь. – Не поверят, не согласятся, не отпустят живого… Как же быть, а? мёртвым притвориться что ли? Или нищим странником уйти, как те, что по  большим дорогам ходят, сколько раз я ми завидовал? Или бежать, как юноша тот в Гефсиманском саду, оставив покрывало воинам, бежал нагим? Так, что ли? А?