У царя у нашего
Верных слуг довольно —
Вот хоть у Тимашева
Высекут пребольно.
Влепят в наказание
Так ударов со сто, —
Будешь помнить здание
У Цепного моста.
У царя у нашего
Всё так политично,
Что и без Тимашева
Высекут прилично;
И к чему тут здание
У Цепного моста?
Выйдет приказание —
Отдерут и просто!
Не мудря, он всех живущих
От людей до насекомых
Разделяет на секомых
И секущих.
Царь наш, юный музыкант,
На тромбоне трубит,
Его царственный талант
Ноту «ре» не любит.
Чуть министр преподнесет
Новую реформу,
«Ре» он мигом зачеркнет
И оставит «форму».
Десять лет он Русью правил
Без законов и без правил,
Точно Грозный или Павел;
Миллиард долгов прибавил,
В Петербурге «Крест» поставил,
Трепетать всю Русь заставил,
Руси «нещечко» оставил
И себя лишь тем прославил,
Что Европу обезглавил,
Бывши их главой.
Большой сумбур российских дел
Толстой исправить захотел.
В помощники правленья своего
Он взял Заику, Плеве, Дурново.
Что ж? И при нем Россия не толстеет,
А заикается, плюется и дурнеет.
1890-е ГОДЫ — НАЧАЛО XX ВЕКА
У меня жена недаром
Так и льнет к военным хватам,
То к драгунам, то к гусарам…
А законный муж за штатом.
Потерял я к ней доверье,
И любовь, и уваженье,
А она кричит: «Теперь я
На военном положенье!»
— Что делаешь, мужичок? — Кору жую.
Эхо:
— К оружию!
— Возьми косу и всю вольную печать в корень выкоси!
Эхо:
— Выкуси!
От сомнений тяжелых сейчас
Положительно можно повеситься:
Кабинеты министров у нас
Существуют не долее месяца!
Возникает вопрос роковой:
Есть у нас кабинеты недельные,
Был затем кабинет «деловой»;
Но когда же появятся дельные?
Как на рубище заплаты,
Вдруг явились две палаты.
Торжествуй же, храбрый росс!
Только вот один вопрос:
Будет ли ума палата?..
Это, кажется, сверх штата.
Дума, полная кадет,
Государственный совет,
Где засядут наши лорды —
Отставные держиморды, —
Вот фундамент жизни русской…
Завершится он… кутузкой!
Однажды выборный поплелся в Думу.
Ушел тихохонько, без шуму,
Но уж назад не возвращался…
Тюремщик! Он тебе не попадался?..
(Из газет 15-IV-1897 г.)
В Баку горят фонтаны,
Бритт в Африку спешит.
Бьют Грецию османы,
Франц в Питере гостит.
И действуя открыто,
Храня свои права,
Французы вслед за бриттом
Шлют флот в Делагоа.
Молчат пока славяне,
Храня нейтралитет.
Что будет, то в тумане
Не видно из газет.
Тьма новых слов, словечек, фраз.
Написано, сказать по-русски, шустро,
Но в общем кто поймет из нас,
Что говорит наш русский Заратустра…
Союзу Русского Народа
Неукоснительно служу.
Но в тайне признаю свободу
И кремешок за пазухой держу.
Чту православье и иконы,
И посещаю Божий храм.
Блюду российские законы
И повинуюсь их статьям.
Кричу ура царю и знати,
И караул кричу порой,
Неосмотрительно, некстати
Нигде не жертвую собой.
Себе я цену твердо знаю,
И ставлю это всем на вид.
Но уж, признаться, не зеваю,
Коль вижу плохо где лежит…
Ради всех сокровищ света
Не уступим мы бюджета.
К получению наследства
Есть у нас иные средства,
Но у нас один исход
— Пулемет и пулемет!
Стой и наблюдай, прохожий:
Вот отменный кабинет,
Тут сияет медной рожей
Плаксин — цензор и поэт.
Это он — певец обедов,
Именин и царских дней,
Пьян, как десять пьяных шведов,
Глуп и важен, как лакей.
Ночь темна. Часы так длительны.
Не заснешь! Какой уж сон,
Если даже усыпительный
Не помог «Сатирикон».
Все твои собратья
Сражены нуждой,
Замерли проклятья
Под сырой землей.
Смолкла их тревога,
Сгибли все мечты…
Подожди немного:
Отдохнешь и ты.
Кого люблю, того и бью;
То истина святая,
И если даже я убью,
То только обожая.
Затем-то «Домострой» велел
Учить всю нашу братью,
Чтоб плетку каждый муж имел
Над брачною кроватью.
Гадает матушка Москва:
Какая будет голова?
Но — по словам людской молвы —
И ждать не нужно головы:
Порядки наши так убоги,
Что все твердят: «Давай бог ноги!»
В Ревеле сооружают военный порт.