Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Здесь мы, похоже, встречаемся еще с одним проявлением древнейшего «менталитета» — страхом перед точным числом. Вот еще один пример из книги Дж. Дж. Фрэзера: «Большое количество людей или обширное стадо скота масаи считают в круглых числах; имея же дело с небольшими группами людей или скота, они разрешают себе довольно точно сосчитать общее количество, не перечисляя, однако, отдельных особей группы».[683]

Страх точного счета С.А. Токарев, комментируя Дж. Дж. Фрэзера, объясняет той стадией развития человеческого сознания, когда «еще отсутствовали абстрактные числа», заменявшиеся идеей «совокупности» числа — числа, не расчлененного еще на единицы, откуда «три — множество, откуда сакральные и символические числа».[684]

Заметим при этом, что в Северо-Восточной Руси (в «Суждальской и Рязаньской и Мюромьской» землях) исчисление народа в 1257 г. производилось, видимо, из десятичного принципа, кратно десяти,[685] т. е. согласно «идее совокупности», исстари понятной и принимаемой населением. По всей вероятности, попытка отхода от этого принципа (т. е. придание переписи более индивидуального характера) в Новгороде придала событиям иной оборот.

Вместе с тем в условиях длительно сохранявшихся в древнем и средневековом Новгороде архаических традиций, а у самих новгородцев архаического сознания, проявлявшихся, как известно, по самым разнообразным поводам и при различных обстоятельствах,[686] новгородское сопротивление монгольской переписи не представляло собой ничего из ряда вон выходящего.

Теперь, следуя хронологии событий, нам необходимо присмотреться к тем острым противоречиям внутри самого Новгорода, которые сопровождали «влияние внешнего фактора».

Это тот вопрос, который являлся главным в отечественной историографии, особенно XX в. Все советские историки в этих коллизиях усматривали проявление жесточайшей классовой борьбы в новгородском обществе.[687] Нам кажется, что миф о классовой борьбе в данном случае успешно развеян в последнее время А.В. Петровым, рассматривающим эти события сквозь призму не классового, а социального противостояния «менших» и «вятших».[688] Соглашаясь в целом с его выводами, мы позволим себе конкретизировать некоторые эпизоды, что исходит из нашего общего понимания их в рамках рассмотрения новгородско-монгольских отношений.

Итак, при кульминации событий представлены четыре стороны: «меншии», «вятшии», они же «бояре», татары и князь (судя по Лаврентьевской летописи, с братьями).[689] Безусловно, главными действующими лицами являются здесь монгольские послы. Они диктуют условия, которые сводятся к проведению переписи — «числа». Как мы видели, это требование вызвало среди простых новгородцев, и без того взбудораженных событиями последних лет (по крайней мере, с 1255 г.), бурное недовольство. Исходя из суеверного (по нашим рациональным представлениям) страха перед переписью, «меншии» вообще отказались участвовать в «числе».

Ситуация накалилась до предела. Тем более что «вятшие», видимо, не усматривали иной альтернативы, как подчиниться требованиям послов. В чем же они могли конкретно заключаться? Что предполагало монгольское «число»?

Еще во второй половине XIX в. в литературе наметились разногласия по данному вопросу. Одним из первых разобрал его К.А. Неволин: «В перепись монголами вносимы были все вообще жители, кроме изъятых от платежа подати особенными ханскими ярлыками». И далее он рассуждает: «Как целию монгольской переписи было определить количество податей, которые покоренный народ должен был платить своим победителям, а для этого необходимо было взять в соображение имущество и источник доходов каждого лица, то она представляла не голое только исчисление лиц, но при имени каждого домохозяина в ней было показываемо также его податное имущество, бывшее источником его доходов, и количество подати, которое он должен был платить сообразно этому». Таким образом, К.А. Неволин расставляет следующие акценты: 1) переписи подлежали все категории населения (кроме специально оговоренных) и 2) «при переписи и дани монгольской обращалось внимание на имущество лиц».[690]

С ним не согласился Н.Д. Чечулин. Заметив, что летопись не «дает прямых указаний, как производилось это "число": только ли считались люди, т. е. была ли это просто поголовная перепись, или производилось и какое-нибудь другое описание земель и оценка имущества», он все-таки отдает предпочтение первому варианту. Ряд летописных обстоятельств, по его мнению, указывает «на одинаковую для всех подать после переписи, подать поголовную».[691] Cледовательно, сходясь в том, что переписи подлежали новгородцы различных социальных категорий, исследователи разошлись в вопросе ее сбора: учитывалось ли имущественное положение новгородского «налогоплательщика», или имел место уравнительный принцип.