Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

С нее и начинается перечень присутствующих на собрании 1211 г. Вопрос о его составе является «камнем преткновения» при его дефиниции как политической формы. Среди знати летопись прежде всего называет бояр «с городов и с волостей» и церковных лиц во главе с ростовским епископом. Затем следуют княжеские слуги, торговая прослойка и «людье». Думается, нет ничего необычного в участии здесь светской и церковной элиты. Практика древнерусского веча свидетельствует о их руководстве народными собраниями. «Но руководить и господствовать — вовсе не одно и то же».[196] А.Е. Пресняков видел «крайнюю необычность… трактовки бояр, как принадлежности города». Такое толкование, по его мнению, является «совершенно противоречащим отношениям не только XIII в., но и позднейшим…».[197] Но, во-первых, данное указание вполне согласуется с Московским сводом, что бояре прибыли «с городов и волостей». Во-вторых, бояре были наместниками в других городах и пригородах, должностными лицами городских общин, входившими в них, как необходимый элемент структуры. И в этом смысле они есть принадлежность того или иного городского образования. Естественно, что в таком амплуа они должны были быть непременными участниками веча «всей земли», тем более при решении важных вопросов, касающихся судеб их городов и округ.

Необходимым представляется и наличие церковных иерархов. Они также входят в состав городских общин, не стоят над ними, а являются зависимыми от ее решений и подчиняются вечу. Но вместе с тем церковь деятельно участвует в общественной жизни города-государства, о чем летопись сообщает неоднократно.

Далее в тексте идет связка «и купце и дворяны». С.Ф. Платонов сомневался, чтобы в XIII в. дворяне могли упоминаться после купцов. Все же они княжеские слуги, пишет он, «упоминания о которых мы ждали бы прежде упоминания о купцах».[198] Для А.Е. Преснякова сомнительно и вообще присутствие купцов.[199] В самом деле такую «раскладку» мы видим на земских соборах позднейшего времени, где дворянство на иерархической пирамиде стоит выше купечества.[200] Но не надо забывать, что в XII–XIII вв. дворянство только начинало еще оформляться в качестве самостоятельной общественной группы. Конечно, ни о каких поместных землевладельцах не было еще речи. В XII — первой половине XIII в. они занимали иное место в обществе. «Поначалу, — полагает И.Я. Фроянов, — дворяне, видимо, представляли собой дворовых слуг князя, свободных и зависимых». Постепенно в состав княжеского двора стали входить младшие дружинники, среди которых были, к примеру, отроки — иноземцы-пленники. Все они были зависимы от князя.[201] В общественной жизни дворня играла подчиненную, несамостоятельную роль, действуя больше вкупе с боярством.[202]

Напротив, купечество — это активнейшая общественная сила Древней Руси. Для Северо-Востока здесь достаточно сослаться на его руководящую роль во Владимирском «мятеже» 1177 г.[203] Кроме того, некоторые исследователи не без оснований предлагают выделять купечество как обособленную и консолидированную группу населения. Так, М.Х. Алешковский (к которому присоединяется и Ю.Г. Алексеев) считает купцов «городским торгово-ремесленным населением в целом».[204] В этом есть рациональное зерно, так как многие жители, и особенно городские, занимались в той или иной мере торговыми сделками.

Теперь о «всих людях». Ю.А. Лимонов включает в это понятие, как мы уже отмечали, «владимирских феодалов». В.Т. Пашуто видит в них «представителей княжеской администрации от лично свободного городского и сельского населения».[205] Но княжеская администрация и так уже представлена боярством с мест. Какие еще требуются представители?

Мы полагаем, что сама логика и смысл известия, сама формулировка «вси люди» указывает на участие не специальных представителей, но свободного народа в добровольном порядке. Значимость народа в общественной жизни древнерусских городов-государств не подлежит сомнению.

Итак, мы приходим к выводу о том, что состоявшееся в 1211 г. во Владимире собрание — это вечевое собрание. В свое время В.Н. Латкин, выступая против его «соборности», определил его тоже как «вече, но в более обширных размерах»,[206] что бывало не так уж часто.[207] Заметим, что уникально здесь не само вече, не его размеры, а летописное известие. Летопись не только донесла до нас сообщение об обычном народном собрании тех времен, но раскрыла полный состав участников веча «всей земли». Ценность этой информации возможно сравнить только с показанием летописи о вече 1175 г., когда сошлись также представители всей земли-волости.[208]