Константин и ростовцы остались недовольны мирно закончившимися столкновениями на Ишне, поэтому вновь «зая Костянтинъ рать».[233] Он попытался отобрать у Юрия и Ярослава северные города: Соль Великую, Кострому и Нерехту.[234] Костромичи, видимо, не желали отступаться от города Владимира, поэтому Константин «Костромоу пожьже», а другие города он просто «отъя». Чем были вызваны эти акции ростовцев? Для ответа на этот вопрос рассмотрим какое место занимали указанные города в Северо-Восточной Руси. По этому поводу высказывались различные мнения. Так, И.М. Миловидов полагал, что Кострома являлась «пограничным» городом между Ростовской и Владимирской волостями, а Константин сжег ее из стратегических соображений.[235] Согласно советским ученым, Кострома, как городское поселение, возникла в пределах последней четверти XII — начала XIII в.[236] В это время она осуществляла функции форпоста «низовской» колонизации.[237] А.Н. Насонов упоминает о Соли Великой и Нерехте в связи с распространением «Ростово-Суздальской дани», обусловленной, «по-видимому, экономическим значением этих мест».[238] Основываясь на данных археологии, Е.А. Рябинин считает все эти поселения уже «городскими центрами».[239] Думается, что такому выводу не противоречат и летописные сообщения. В самом деле, костромичи сумели организовать защиту своего города, а Соль Великая и Нерехта сдались только перед превосходящими силами противника. Представляя собой определенную военную, а возможно уже и политическую, организацию, все же эти города, видимо, не претендовали на самостоятельное существование. Хотя нападение на них является, безусловно, показателем их возросшего значения в жизни северо-восточного общества. Обезопасить себя от участия этих городов на стороне владимирцев в борьбе против ростовцев — такая цель преследовалась Ростовом при нападении на владимирские пригороды.
Реакция Юрия и Ярослава была естественной: они «скопивше плъкы, поидоша опять на Константина къ Ростову» вместе со своим союзником Давидом Муромским. Вот тогда и пробил час москвичей. Владимир «поиде с Москвичи и съ дроужиною своею къ Дмитровоу къ Ярославлю городоу брата своего…».[240] В этом сообщении летописи, как нам представляется, заложена довольно важная информация. Во-первых, что заметил еще М.Н. Тихомиров, «летопись говорит о "москвичах", отделяя их от княжеской дружины».[241] То есть, можно сказать, что московская городовая дружина здесь выступает практически самостоятельной военной единицей под руководством своего военачальника — князя.[242] Во-вторых, на арене борьбы появляется еще один город — переяславский пригород Дмитров. Он оказывает яростное сопротивление москвичам. «Слышавше же Дмитровци, оже идеть на нихъ Владимиръ, и пожгоша сами все преградие и затворишася. Владимиръ же, приехавъ, не доспе имъ ничто же, зане Дмитровци крепко биахутся з города. Тогда же хотешя и Владимира застрелити, и бежа от града съ полкомъ своимъ, оубоявся брата своего Ярослава. Дмитровци же, вышедше из города, избиша зад дроужины его. Владимиръ же гнавъ седе на Москве».[243] Здесь Дмитров ни в чем не уступает москвичам и их князю в «очной» борьбе. Поэтому прав М.Н. Тихомиров, утверждая, что «оба города выступают еще как примерно равноправные единицы по своим силам».[244] Более того, в конце концов дмитровцы вынуждают князя возвратиться в Москву. Однако оставался он «на Москве» недолго. После очередного примирения под Ростовом «Гюргии поиде къ Москве на Володимира, испросивъ помочь оу Костянтина и оу Ярослава и пришедъ оседе Москвоу».[245] Летописец передает мирный диалог братьев, закончившийся тем, что Владимир покидает пределы Северо-Восточной Руси, уходя в «Русскую землю» — в Переяславль Русский. Полагаем, что немаловажную роль в этом уходе сыграли сами москвичи. Разуверившись из-за неудачных действий под Дмитровом в своем князе, они не препятствовали его уходу. К этому же решению их склоняла и, стоявшая под городом, владимирская рать.