На первый взгляд, если буквально следовать летописному описанию, на арене борьбы действуют только князья — сыновья Всеволода. Однако это впечатление довольно обманчиво. Еще А.Е. Пресняков считал необходимым предупредить, что «рассказы современников-летописцев» об этой борьбе «проникнуты определенными книжническими тенденциями».[221] А в современной литературе на основе анализа событий, аналогичных рассматриваемым, отмечалась опасность «некритического» отношения к летописным записям, «содержащим сведения о князьях, выступающих в качестве вершителей политических судеб древнерусских земель XII в. Нельзя забывать, — отмечают И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко, — что здесь мы имеем явные издержки прокняжеского настроя летописцев, порождавшего соответствующие искажения при передаче исторических событий».[222] Действительно, далее мы попытаемся показать, что княжеская семейная междоусобица (безусловно, имевшая место) является лишь частью более общей борьбы — той же борьбы городов Северо-Востока. За спинами северо-восточного княжья явно стояли ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, москвичи. Иной раз об этом свидетельствуют и сами летописцы, будучи не в силах выдержать «прокняжеский» строй своих записей. И тогда мы видим, что взаимоотношения князей с горожанами в это время строятся на основе первенства горожан в политическом смысле.
Так, после владимирского веча, где Ярославу был «дан» Переяславль, он спешит заручиться поддержкой переяславцев на месте. «Ярослав же, приехавъ в Переяславль, месяца априля в 18 день, и съзвавъ вси Переяславци къ святомоу Спасу, и рече им: "братия Переяславци, се отець мои иде къ Богови, а васъ оудал мне, а мене вдалъ вамъ на руце, да рците ми братия, аще хощете мя имети собе, яко же вместе отца моего, и головы своя за мя сложити". Они же вси тогда рекоша: "велми, Господине, тако боуди, ты нашь господинъ, ты Всеволодъ". И целоваша к нему вси крест. И тако седе Ярославъ в Переяславли на столе иде же родися».[223] Переяславцы, как увидим, преследуя и свои интересы, остались верными союзниками Ярослава и владимирцев с Юрием.[224]
Приготовления начались и в противоположном стане — ростовском. Константин вместе с прибежавшим к нему из Владимира братом Святославом[225] сразу же «начя събирати воя».[226] В ответ на это Ярослав «съвокупя Переяславци поиде къ Ростову, а Гюрги съ Володимирци и съ Соуждалци поиде».[227] В данном случае не приходиться сомневаться в том, что в военных столкновениях на реке Ишне принимали участие городовые дружины — «вои», а не только князья со своими дружинами.[228]
В ближайшем будущем (1214 г.) в городские усобицы активно включаются москвичи. Факт этот для истории Северо-Восточной Руси примечательный. Он свидетельствует о становлении еще одного пригорода самостоятельным городом. Первый шаг к этому был предпринят москвичами годом ранее. «Летописец Переяславля Суздальского» очень кратко сообщает, что «на тоу же зимоу Володимирь Всеволодичь, не хотя княжити в Гюргеве[229] и бежа в Волок, а с Волока на Москву и седе тоу въ брата своего городе въ Гюргеве».[230] Московский свод 1479 г. добавляет, что за действиями Владимира стояли Константин и ростовцы, потому что вначале он «беже в Ростовъ», потом — на Волок, и только «оттоле посла и Костянтинъ на Москву».[231] В любом случае мы видим, что появление князя Владимира в Москве прошло безболезненно для обеих сторон. Почему? Москва, как следует из вышеприведенного текста, являлась пригородом, зависимым от владимирцев и владимирского князя. Естественно, что, стремясь к самостоятельности, она нуждалась в своем князе. Москвичи в лице Владимира и приобрели его. Однако этому предшествовали, судя по его остановке в Волоке, какие-то переговоры, только после которых он садится в Москве. Похожей представлялась картина и М.Н. Тихомирову: Владимир «бежал на Волок, а оттуда на Москву, где сел князем, конечно, не без согласия москвичей».[232]
Идя, таким образом, против Юрия и владимирцев, москвичи становятся их противниками и уже в следующем 1214 г. выступают на стороне ростовцев.