Руны Вещего Олега

– Когда Аскольд отправил Дироса в мир иной, ничего не случилось и никто из его дружины против не поднялся. Когда колдун Хельг так же убрал Аскольда, то тоже никто ему не сопротивлялся. Так почему нам не поступить так же? Россы привыкли, ещё со времён веча, что власть выражает интересы всех, и на этой привычке они ещё долго будут попадаться. Думаю, что нашими общими молитвами и деяниями, угодными Всевышнему, мы сможем совершить благое дело. – Полнотелый помолчал немного и добавил: – Если мы не используем возможности сегодня, завтра Хельг нас просто уничтожит, как уничтожил брата нашего во Христе Николая, в миру князя Аскольда. У меня всё, достопочтенный епископ Энгельштайн, – учтиво поклонился полнотелый.

– Миссия Святой Римской церкви подумает над предложением собратьев по вере, но пока вы оба останетесь у нас в гостях, – негромко ответил легат и вопросительно взглянул на полнотелого.

– Евстафий, меня зовут Евстафий, или Устойчивый на языке россов, как угодно. Он – Мутный, – указал полнотелый на своего сотоварища, – мы скромные монахи, служители Господа.

– Проводите наших гостей, – приказал охоронцам Отто.

Киев

Сердце Божедара билось так, что белый свет затмевали цветные кола, когда могучий воин приближался к невзрачному подворью на Подоле. Перед тем он долго кружил по улицам Киева, проверяя, не следит ли за ним кто. В первую очередь ожидал увидеть Мутного или кого-то из недавних учеников, но слежки не заметил. После двусмысленных речей Устойчивого в это не верилось, но за ним в самом деле никто не шёл!

Одёрнув новую рубаху, перепоясанную кожаным поясом, на котором висел кинжал, он перешагнул пределы подворья и остановился в нерешительности, боясь сделать ещё хотя бы шаг, и только взирал на столь знакомые ему строения.

– Божедар, глядите, Божедар возвернулся! – раздался вдруг радостно-удивлённый возглас.

Откуда-то из-под грушёвых деревьев к нему бежал младший брат Дивооки, вытянувшийся за два лета, и только знакомые синие очи по-прежнему пылали восторженными звёздами. На его крик выскочила и младшая сестрёнка, такая же светловолосая. Они окружили гостя, хватая его за руки, за одежду, и повлекли в глубь двора, продолжая радостно вопить:

– Божедар, Божедар возвернулся!

Когда он увидел пред собой Дивооку, растерянную, с влажными очами, всё иное исчезло для воина: растаяли крики детей, их дёрганья за одежду, даже солнечный свет как бы померк, утонув в сиянии её лика. Вскинутые к груди руки волшебной девы были мокрые, она как раз отжимала творог, струйки сыворотки стекали по нежной девичьей коже и, дрожа, срывались крупными каплями с розовых локтей. Почему-то именно это запечатлел взор Божедара. Потом, будто во сне, они оба шагнули друг к другу, и девица, разведя руки, прильнула щекой к его широкой груди, и на льняную белёную ткань рубахи скатилось несколько прозрачных слезинок, в которых скопилась вся боль ожидания, надежд, тревог и, наконец, нежданно сбывшегося счастья. Божедар обнял Дивооку, зарылся лицом в золотые волосы, пахнущие солнцем, молоком и травами, и сам почуял, как на глаза наворачивается предательская влага. Сквозь расплывающееся марево он узрел стоящих вокруг родных Дивооки и на их немые радостно-вопрошающие взоры ответил чуть хриплым от волнения голосом на хорошем словенском:

– Я так долго ехал… добирался… хочу сказать… – Слова застревали у него в горле от необычного волнения. – Здравы будьте! – молвил он, спохватившись, что забыл поздороваться, и по росскому обычаю поклонился, приложив правую руку к сердцу.

Дивооке казалось, что она уже слышала эти слова и помнит каждый миг того, что происходит: вот сейчас подойдёт мать, всплеснёт руками и растерянно молвит: «Да что же мы стоим-то посреди двора… Божедар с дороги небось голодный…» Отец попереминается с ноги на ногу, почёсывая затылок, а потом, улыбаясь, повторит за матерью: «Ну да, к столу, конечно, оно ж с дороги… того…»

Такое бывало в детстве с Дивоокой, и вот сейчас снова – слово в слово, движение в движение. При этом внутри похолодело, даже неведомо отчего, но сей миг быстро прошёл, и она опять прильнула к крепкому плечу Божедара. Вся суета, что происходила вокруг, как-то растаяла, отдалились голоса, и разговоры доносились глухо, будто сквозь густую пелену, а явным оставалось только то, что её любимый наконец тут, рядом, столь желанный и столь долгожданный. Что-то ещё звучало внутри их или вокруг, неслышимое другими, и они чувствовали это, хотя оба просто молчали.

Долго сидела семья за столом под старой грушей, радовались гостю, особо не расспрашивали, полагая: всё, что надо, он скажет сам. Только самая младшая сестрёнка девы не выдержала и прямодушно по-детски спросила:

– Божедар, а ты на нашей Дивооке жениться пришёл?

На неё зашикали, но внутри каждый был доволен, что дитя задало вопрос, который вертелся на языке у всех.

– Да, Яринка, – улыбнулся ей Божедар, – я пришёл жениться на Дивооке, – и посмотрел на свою зардевшуюся от смущения богиню. – Я теперь у самого князя охоронцем служу, так что больше никуда не уеду.