Читаем Руны Вещего Олега полностью

– Так ведь до последнего думали, что наберём им этого проклятого серебра да заплатим, а сроки-то и вышли, – вздохнул Черен. – Вывериц мы сполна собрали, даже больше, да ведь они, как и прежде, с каждого дыма требуют ещё и по беле, а с серебряными дирхемами, шелягами по-ихнему, сейчас совсем плохо стало, ослаб поток арабского серебра да злата, не та пошла торговля. Прежде наши златокузнецы из тех монет украшения всяческие делали, а нынче и на дань не хватает. Мало купцов идут теперь через наши земли в Итиль или Киев, особенно после того, как его захватил сначала Аскольд, не то варяг, не то нурман, а теперь новый князь пришёл, Вольг Новгородский с воями многими. Они хазарам руки на Днепре укоротили, да нам оттого не легче, напротив, чем хуже торговля становится, тем больше хазары лютуют.

– Э, боярин, – махнул шуйцей волхв Мстибог, – не в Киевщине, а в самой Хазарии корень худой торговли и уменьшения потоков серебра хоронится. И времени с тех изменений менее века прошло. Для волхвов наших, что блюдут старые коны, это и не срок вовсе, а вчерашний день. И коли истока того, что ныне происходит, не ведать, так и решить толком ничего нельзя. У хазар ведь много разного народа и вер разных, – продолжил волхв, внимательно оглядев собеседников. – По традициям древним избирали они вождя своего, кагана. Но после того как уселись сии кочевые народы на пути торговом великом, само собой, купцы многие к ним потянулись, а где купцы, там и злато, серебро, товары разные, меха, шёлк, рабы. А где деньги и торговля – там иудеи завсегда первые. И, разбогатев, порешили те иудеи, что достаточно накопили злата и добра, чтобы купить себе власть в таком удобном доходном месте и оттого стать ещё богаче, ведь им неведом Покон Сварогов про то, что лишнее ни человеку, ни любой твари божеской не надобно. Дали они денег одному хазарскому тархану именем Булан, что означает Олень на хазарском. По роду своему никогда бы тот Олень главой не стал, да весьма того желал. Жену ему дали иудейку да раввина мудрого, который советовал, кому и сколько из вельмож хазарских стоит заплатить, а кого лепше просто убить. Набрал тот Булан себе воинов наёмных и начал войну за власть. Долгая и кровавая была та война, но победил сей тархан, стал беком Хазарии, а власть кагана уменьшил. А уж его потомок именем Обадия и вовсе за каганом власти никакой толком не оставил, разве что видимость одну, как образ красный выглядит лепо, да внутри пустой. Повелел сей Обадия всем в Хазарии, кто у власти, принимать непременно иудейскую веру, синагоги поставил, школы иудейские учредил. И хотя народ хазарский не желал иудейство принимать, да власть от него уже не зависела: все должности денежные, сбор дани с торговых людей, торговля шёлком, рабами – всё это стало в руках иудеев, – неспешно поведал волхв.

– Хм, – подал голос Черен, – уселись, выходит, кровососы на самых кровеносных жилах и пировать начали?

– То-то и оно, что не ведают хитрые иудеи законов Свароговых, оттого, где б они власть ни захватили, с того начинается гибель земли сей. Вот и в Хазарии началось: торговля хуже, серебра меньше, а те, кто у власти, хотят всё больше, и оттого все злые становятся. А тут ещё и кочевники – печенеги, угры и прочие – им нет-нет да на хвост наступят, налетят, пограбят караваны, а то и грады их, и в степь уходят, пойди погоняйся за ними. Киев опять же нынче дани Хазарии не платит.

– А что ты, отче, скажешь про князя нового Киевского Вольга и бояр его, что за люди и чего ждать от них? – спросил Жлуд, потирая высокое чело удлиненного, как и у большинства северян, лика.

– Рекут люди, что он из Приладожья, а сам роду волховского, оттого к роскоши тяготения у него, как и у нас, северян, нет. Вольг был воеводой при Рароге, прежнем князе Северной Словении. А тот приходился внуком князю Гостомыслу и был родом из Вагрии, из племени бодричей, которые также происходят от тирасийцев-одрисов. И река в Варяжском Поморье по их имени Одрой была названа, отсюда и пошло их название «ободричи». Рарог племена Северной Словении объединил, а Вольг теперь ещё и Киевщину под свою руку взял, полян с древлянами.

– Сие ведь всё родственные нам племена. Тут и думать нечего, – решительно хлопнул широкой дланью по столу старый боярин Черен, – надо помощи у нового киевского князя просить! Если сей год откупимся, то другой впереди – ещё хуже жилы из нас рвать станет сие чудо-юдо поганое, что пожирает наших лучших людей и наше добро. Нет сил боле терпеть!

– Верно речёт боярин, – поддержал Черена волхв, – надобно у Вольга помощи просить.

– Сам о том думал, – отозвался князь. – Тогда не будем время тянуть, пока осенняя распутица не пришла, надобно отправляться в Киев. Сам поеду. Отец Мстибог и ты, боярин, поедете со мной.

За беседой не заметили, как рассвело, и тут со двора послышались крики и возгласы. Вбежал возбуждённый охоронец.

– Княже, хазары! – воскликнул он. – Уже по нашей земле идут, гонцы с переволока прискакали!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза