Рукотворный рай

Ты в раю, а остальные пусть мечтают о нем, работают, работают и работают! Пашут, сеют, жмут, дерьмо за свиньями чистят! Все затопит чужая слабость, слабоумие!

Немцы это поняли и воспользовались шансом. Это самими людьми предрасположено, и в этом нет никакой мистики и случайности. Шло к тому, и случилось ЭТО, но слабы оказались и рухнули, но идея сильна, и никуда она не исчезнет, и никуда не денется, от случившегося отдалится, но выживет! И не обратить этого вспять оружием. Это идея будущего, её поддержали сильные, те, которые сильнее немцев! Те, которые сильнее большевиков, которые и их используют для своей выгоды, когда представится возможность, незаметно и бесповоротно. Так и должно быть!

Но что ты, мальчик, понимаешь, не дорос ты до таких вещей, но я хочу тебе сказать одно, запомни раз и навсегда – война ещё не окончена, она только начинается, и мы, её адепты борьбы с большевизмом, в ней поучаствуем! И выживет в ней сильнейший, то есть хищник! А слабые будут пресмыкаться.

Необходимо быть хищником, терзающим свою жертву, прилюдно причем, чтоб все видели и говорили об этом, а затем замолчали раз и навсегда – или заткнуть их! – молодой обезумел от своих размышлений, рассказывая о идеалах своих, мировоззрении своем паскудном и философии своей прогнившей, так сверэмоционально и истерически, что напугал мальчика ещё сильнее, который вздрагивал от диких жестов Григория.

–Ни жалости, ни любви, их не может быть и не будет! Не должно существовать! Их выдумали слабые! Стереть их! Вот мой девиз – стереть! На этом и закончу, – уставши, Григорий вздохнул.

Бурный подъем и накал эмоций расстроил мальчика, он ожидал услышать совсем не то, и уже больше хотел убежать, но не мог. Добавить к размышлениям Григория ему было нечего, он был мал, но понял, инстинктивно понял, что не тому учил его отец, и что все размышления спутника в корне не верны, не правильны.

Мальчик решил, что Григорий неосознанно ошибается, чего-то не понимает, но возразить ему не мог, и убедить, помочь не мог и от этого расстроился ещё больше. Для мальчика все было просто.

–Отец учил меня любить своих близких, я люблю своего отца, иногда он приходит ко мне, я слышу его шаги за спиной, – по щеке сиротки скатилась слеза, но Григорий этого не заметил, он уже не слушал мальчика.

Только сам Григорий знал, зачем он сделал такое откровенное и искреннее вступление. Разговор самим с собой утомил его, ему захотелось помолчать.

Последние годы Григорий страдал расстройством личности. К мигрени и нервным срывам добавились ещё и эпилептические припадки. К том уже стали проявляться шизофренические повадки.

Состояние его совсем ухудшилось. День за днем все с большей силой расстраивалась психика. Он не мог уснуть по ночам, ему иногда казалось, что за дверью копошатся черти и скребут то под кроватью, то за стенами. Эмоциональные всплески, порой бурные происходили словно наваждение, от которого он не мог избавиться. Алкоголь усугублял положение. Григорий стал сильно кашлять, иногда отхаркивая густые сгустки крови. Покрывался холодным потом, дрожал, то ли от холода, то ли от страха, и не мог контролировать себя в такие часы, мочился в штаны.

Поэтому Григорий не слукавил, не играл комедию перед мальчиком, а открыл своё настоящее обличье – час от часу хиреющего монстра, и с каждым угасающим мигом становящимся все ужаснее. Вскоре Григорию вновь пришлось одеть маску.

Глава 18.

Старуха открыла глаза и испугалась, охнула, прикрыла рот руками, и с выпученными глазами смотрела на бледного мальчика. В суеверии своем начала креститься, но потом, окончательно проснувшись вразумила, что мальчик очнулся, что это был настоящий мальчик, а не призрак покойника, и тут же вновь испугалась от того, что могла напугать мальчика своим испугом.

Сиротка не знал, как себя вести перед испуганной старухой, и только стоял смирно стиснув свой писюлек в руке, готовый описаться сию же минуту.

–Бабань, в сени хочу, проводи, – спросил он разрешения, – терпеть нет сил.

–Ой, родимый, встал! Провожу, иди в ту дверь не бойся, – отворив тяжелую деревянную дверь старуха проводила мальчика до уборной. Собрала подол в руки, уложила сиротку обратно на печь и принялась греть щи.

В животе жгло, жажда мучила его. Старуха набрала кувшин воды, напоила малыша и усадила за деревянный засаленный от жира, но чистый стол.

Щи, как ни кстати, получились кипятком. Сиротка алчно закинул первую ложку в рот не студя, и тут же выплюнул от боли.

–Кипяток! Студи! – расстроено пробурчала старуха и подала холодной воды.

Нёбо обшкварило, оно долго болело и начало затем облазить, но мальчик через боль смирно съел свою порцию жирных щей.

–Спасибо бабаня! – мальчик улыбался, озорно болтая ногами под лавкой, – а ты одна живешь? – спросил он.

–Ой, что ты милый, с сынком, это он тебя от собак спас.

–Так это были собаки? – удивился сиротка.

–Ещё какие, псы, одичавшие, вокруг деревни, да по лесу бегают! Теперь от них одно расстройство, то куру какую загрызут, то во двор залезут.