Рукотворный рай

Чем злые отличаются от обиженных? По вере нашей нам и будет, в этом можно убедиться самостоятельно, на личном опыте, если хорошенько присмотреться, и прислушаться. Изначально, при рождении, злых людей нет, в этом плане мы все равны, мы приходим ни с чем, только с криком, только с улыбкой. Но есть люди обиженные с первых дней, сами еще не зная об этом, плачут от боли, от плохого обращения. Злые люди притягивают зло, оно его сами же и создают.

Такие люди вырастают, осознавая, что их чем-нибудь, да обидели, и вера их день ото дня крепчает в этом. Верой их обидели, или неверием, имуществом обидели, или нелюбовью, всем тем, чем можно обидеть, обдели.

Считая себя униженными и обделенными, начинают они вести себя и поступать так с людьми, как считают, что поступили с ними самими, даже хуже того! Так сказать, отвечают взаимностью.

От такого положение усугубляется, и вот, в один прекрасный день человек доходит до крайности, до крайней точки злости своей и ненависти к окружающему, и его с уверенностью можно назвать злым человеком.

Григорий закончил говорить и компания вышла к дому, к которому всю дорогу направлялась. Во тьме стояло несколько старых, наполовину каменных, а на другую половину деревянных домов, прогнивших от вечной сырости, осыпавшихся и покосившихся от ветров, с разбитыми ели кое-как прикрытыми окнами, заколоченными, через щели которых редко мерцал огонек свечей, огнив или ламп.

Весь двор зарос кустарниками и травой, уже по осеннему умершими, сквозь которые гулял тихий прохладный ветер.

От дороги к порогу дома вела тропа, на которую свернули идущие приятели, приминая под ногами едва замерзшую грязь, ломая чуть застывшую ледяную корку, оставляя за собой неглубокие, ровные следы от ботинок, они подошли к дому.

Наверх вела скрипучая, сгнившая лестница. Через узкий и низкий вход тихо и молча приятели поднялись и сразу же завернули влево к старой и ободранной дверке, которая под нажимом отворилась, чуть не слетела с петель, скрипнула и замолчала почти до середины ночи.

Зажгли лампу. И свет от неё озарил небольшую комнату, в которой пахло керосином.

Комната скорее отталкивала от себя своей теснотой и не уютностью, пылью и грязью, чем привлекала. В ней было холодно и сыро.

Стены покрылись каплями воды и пятнами плесени.

Виктор, торопясь вышел, спустился, и вновь вернулся с охапкой дров. растопил печь-буржуйку томившуюся в углу.

Из мебели в комнате имелись стол, стулья и кровать, в углу лежал свернутый бушлат, на полке стояло несколько черных кастрюль и небольшой чугунок. Под кроватью стояло два чемодана.

Засвистел чайник, все время стоявший на печке, с немного затухшей водой, которую не поменяли.

Разогрели суп, и вскоре на столе появились миски, ложки, кружечки, сухарики.

Под ногами постоянно скрипел гнилой пол.

Кое-где досок совсем не имелось, чернели дыры, сквозь оконные щели свистел ветер, наводя жуть на мальчика.

Стали ужинать. Ели молча, и только за чаем компания оживилась.

–Понравилось? – обратился Григорий к Егорке, которому по существу доставались крошки, – не зря согласился. Сам готовил, все сам… столько сил вложил, времени, вкусно получилось, сам рад! – на самом деле готовил Виктор, а Григорий лежал на кровати все время, и не вставал, мучаясь от кашля.

–А ты не верил мне, – продолжал он, – вот ужин какой! Давно ли ты так ел? Мы тебе помогаем, кормим, настала твоя очередь помочь, но это чуть позже, а сейчас пей и ешь, досыта, и иди спать! – есть уже было нечего, и мальчик собрал крошки со стола, закинул себе в рот, ничуть не смущаясь, – разбудим вовремя, об этом не волнуйся

Помню я, когда был маленьким, таким как ты примерно, ну, чуть побольше, мать моя мне приготовила вареников, с вишней. Это, если себя помнить, лучшее воспоминание из детства, – ненадолго наступило молчание, Григорий удержал мальчика и продолжил, – ел я их, за ушами трещало, да уронил один на пол, мать мне как залепит по губам, стоит и наставляет: "Это тебе для того, чтобы мимо рта не ронял, бестолочь" , – Григорий рассмеялся, улыбнулся и Виктор.

А тебе, как я понимаю с детством не повезло, скажу – не повезло вовсе. У тебя, малой, детства нет, ты человек, живущий без него. Живешь беспризорником на улице, голодным, замерзшим, дерешься и воруешь к тому же, – сиротка хотел было возразить, но Григорий ему не дал и слова сказать, – у меня детство сытное было и теплое, не считая того, что болел часто, сейчас, как лет шесть не болею, – и тут он соврал, – все года свои под родительской опекой провел, а там война началась, а потом, ну а что потом? Потом – уже не важно, на самообразование средств не мало вложил, в кругах общался, интересы мол одни и те же – политика, философия, и читал много!

А ты, попрошайка, без образования, во тьме растешь, и этого в дальнейшем не избежать тебе! Тьмы то!

–Знакомый мой, хороший знакомый, все говорил, говорил, да говорил, говорил, говорил, говорил; и вот он говорил о чем-то, а никто ему и не верил, и не слушал его, а он взял и повесился, – вставил Виктор.

Григорий недоумевающим взглядом посмотрел на Виктора, свел недовольно брови.