Руина, Мазепа, Мазепинцы

в близком с ними соседстве. Если уж такова воля великого монарха, что отдавать в польскую область Белую Церковь и другие

украинские места, то, по крайней мере, пусть бы министры царского

величества с министрами польскими утвердили и постановили, чтобы

поляки не интересовались городами и местами, находящимися

близко Днепра - Каневом, Черкасами, Чигирином и прочими, которые были оставлены впусте генеральною комиссией во время

установления вечного договора при короле Яне Собеском>.

Военные события в Польше привлекали туда участие Козаков.

Из Жолквы отправлен был в распоряжение польского коронного

гетмана Сенявского компанейский полковник Танский, потом в

мае царь потребовал от Мазепы еще пять тысяч Козаков, и Мазепа

отправил их в качестве охотного полка под командою своего

племянника Войнаровского, а в конце июня, по царскому указу, выслал еще сборный козацкий отряд на Волынь в Полонное на

соединение с фельдмаршалом Шереметевым, для устрашения

<непостоянных ляхов, абы они к стороне противной не

приставали>. В июне гетман отправил 1300 Стародубцев в гарнизон в

Быхов, который тогда сдался русскому генералу Бауэру.

Отправленное в Польшу в этот год козацкое войско поступило

под команду князя Волконского, <человека молодого, глупого и

нерассудительного>, как аттестовал его польский историк. В самую

пору жатвы прошли козаки через все Краковское воеводство. <Эти

люди, - описывает польский историк Козаков Танского, - не

встречали неприятеля, а зато всякого мирного жителя обдирали, не

разбирая звания и состояния, и мало в воеводстве осталось домов, где бы они ни грабили и ни били стекол в окнах. Они забирали

пивные и горельчаные котлы, выдирали пчел в пасеках и обвари-

583

вали их кипятком, зажигали хаты без всякого повода, истребляли

скот поголовно; бывало, загонят целое стадо в лес, вырежут из

живого вола кусок мяса себе на жареное или полосу кожи со спины и

кинут несчастное животное. Везде, где Зти козаки стояли обозом, там невозможно было стоять от нестерпимого смрада. Они

умышленно, без всякой нужды, истребляли копны хлеба в полях, сожи-

гали скирды на гумнах, обдирали костелы, ругались над

католическою святынею; невозможно было от них ни отпроситься, ни

откупиться, и, многих поселян обобравши, они уродовали ударами

плетей по голому телу, а тех, которые показывали намерение

сопротивляться или убегать от них, забивали до смерти; если бы при этих

козаках не находилось 600 великороссиян, то, кажется, в

краковском воеводстве не осталось бы в живых ни человека, ни скотины>.

Козаки, совершая такие жестокости, исполняли волю своего

государя, который нарочно послал их разорять маетности панов, приставших к союзу со шведами и признавших королем польским

Станислава Лещинского. Такого рода войну еще прежде приказывал

Петр Шереметеву в Ливонии; тот же способ наблюдался теперь и в

Польше, и не одними малороссийскими козаками, но вообще всеми

царскими ратными людьми. В Великой Польше с русскими и

калмыками свирепствовал тогда полковник царской службы Шульц, сожигал дотла замки, усадьбы и целые города, а подчиненные ему

калмыки в одном месте загнали кучу детей в дом и сожгли.

Современные шведские известия сообщают возмутительные черты

обращения русских с неприятелем во все течение Северной войны. Они

варварски уродовали попавшихся в их руки шведов, не щадили ни

безоружных женщин, ни стариков, ни даже невинных детей, а тех, которых почему-нибудь оставляли в живых, уводили с собою в

рабство. Шведы жаловались, что их пленников содержали русские

самым жестоким и унизительным образом, а в случае кончины их

бросали их тела на съедение собакам и хищным животным. Не

всегда разорение постигало только врагов царя: Денгоф, противник

Станислава, заключавший с царем союз в Жолкве, жаловался, что

козаки производили разорения и грабежи в его маетности. Так

несчастный польский край терзали и русские, и козаки, и калмыки, и шведы, но более всех терзали его собственные соотечественники: некоторые, не желавшие повиноваться Станиславу, стояли за новую

<элекцию>1, сами еще не зная, кто будет выбран в короли, другие -

таких становилось больше - признавали Станислава: но иные не

приставали окончательно ни туда, ни сюда, переходили то к одной, то к другой партии, искали собственной выгоды и ловили в мутной

воде рыбу. Эти-то господа совершали тогда чистые разбои и

злодеяния под предлогом обратить других к своему долгу: те - на сто-

1 Избрание (польск.).

584

рону Станислава Лещинского, те - на сторону новой элекции, заставляя других признать то или иное, нет, в сущности, такое, чего

они сами внутренне не признавали. Таков, по известию шведского

историка, был некто Рыбицкий: прежде верный сторонник Августа, он, по отречении последнего от короны, остался всетаки

ненавистником короля Станислава. Бывало так: люди его партии наткнутся

на людей партии Любомир.ских и Потоцкого, притворяются, будто

Рыбицкий передался уже Станиславу, будто приказывал и им