Читаем Руфь полностью

В другое время Руфь побоялась бы навлечь на себя неудовольствие мистера Брэдшоу. Она хорошо знала, что в его доме никто не смел без спроса даже заболеть. Но теперь Руфь и не подумала об этом. Ей хотелось только одного — сохранить видимость спокойствия до той минуты, когда она останется одна. Правда, на самом деле это было не спокойствие, а только сдержанность, но ей удалось быть сдержанной во взглядах и движениях, выполняя при этом с невозмутимой точностью свои обязанности по отношению к Лизе (которая предпочла остаться с ней наверху). Однако сердце Руфи охватывал то ледяной холод, то пламя, и только тяжесть на душе ни на минуту не отпускала ее.

Наконец Лиза легла. Руфь все еще не смела предаться своим чувствам. Мери должна была скоро прийти наверх, и Руфь ждала с каким-то странным, болезненным, пугливым чувством тех отрывочных вестей, какие девочка могла принести о нем. Руфь стояла у огня, крепко держась обеими руками за каминную полку и вслушиваясь в долетавшие сюда звуки. Взгляд ее был устремлен на гаснувший огонь, но видела она не подернутые пеплом угли и не язычки пламени, вспыхивавшие то здесь, то там. Руфь видела старый фермерский дом, идущую в гору извилистую дорогу, золотистое, овеваемое легким ветерком поле и деревенскую гостиницу на вершине холма — далеко-далеко отсюда. И сквозь воспоминания о прошлом прорывались резкие звуки настоящего — три голоса. Один из них был почти не слышен, он звучал совсем тихо. Это был голос мистера Донна, который время от времени прерывал громкие голоса собеседников. Тем не менее Руфь разбирала многие слова мистера Донна, хотя они не имели для нее ни малейшего смысла. Она как будто застыла и совершенно не проявляла любопытства к тому, что они значили. Он говорил — только это и было важно.

Вскоре возвратилась Мери, прыгая от радости. Папа позволил ей пробыть внизу лишнюю четверть часа по просьбе мистера Хиксона. Мистер Хиксон такой умный! Она пока не поняла, кто такой мистер Донн, — он кажется надутым. Но он очень красив. Видела ли его Руфь? Ах нет! Она не могла его видеть: на этих несносных песках было так темно. Ну ничего, она увидит его завтра. Она обязательно должна поправиться к завтрашнему дню. Папе, похоже, очень не понравилось, что ни Руфь, ни Лиза не спустились в гостиную. На прощание он сказал: «Скажи миссис Денбай, что я надеюсь (а папино „надеюсь“ всегда значит „требую“), что завтра в девять часов она сможет с нами позавтракать». Так что утром она увидит мистера Донна.

Вот и все, что Руфь о нем услышала. Она пошла с Мери в ее спальню, помогла ей раздеться и отнесла к себе свечку. Наконец-то она осталась одна в своей комнате! Наконец-то!

Но ее напряжение прошло не сразу. Руфь заперла дверь и отворила окно, хотя ночь была холодной и грозной. Она сорвала с себя платье, отбросила волосы от разгоревшегося лица. Она совсем не могла думать, мысли и чувства были столь подавлены, что, казалось, никогда не вернутся. Но вот вся ее жизнь, прошедшая и настоящая, как вспышка молнии, открылась перед ней в мельчайших подробностях. И, увидев свое настоящее, Руфь, не в силах выносить страшную муку, громко вскрикнула. Затем она смолкла и прислушалась к звуку бьющегося сердца — столь громкого, что казалось, будто неподалеку скачут всадники.

— Если б я могла его увидеть! Если б я могла только спросить его, за что он меня бросил! Не рассердила ли я его чем-нибудь? Это было так странно, так жестоко! Но это не он, это его мать, — говорила она чуть ли не с яростью, отвечая самой себе. — О Господи! Но разве не сумел он понять меня прежде? Нет, он не любил меня, как я любила его. Он вовсе не любил меня! Он сделал страшное зло. Никогда уже не поднять мне головы с осознанием невинности. Они думают, я все забыла, потому что молчу. О милый, но неужели я браню тебя? — вдруг спросила она совсем иным, нежным голосом. — Я так истерзана, я так запуталась!.. Разве могу я осуждать тебя — отца моего ребенка?!

Упоминание о столь дорогом женскому сердцу обстоятельстве заставило ее взглянуть на вещи иначе. Она ощутила себя не женщиной, а матерью, обязанной строго охранять покой своего ребенка. Руфь стихла и задумалась. Затем она снова заговорила, но уже другим, тихим и глубоким голосом:

— Он бросил меня. Пусть бы он уехал, но он мог хотя бы объясниться… Он оставил меня одну нести всю ношу позора и даже ни разу не осведомился о рождении Леонарда. У него не было любви к своему ребенку, и у меня не будет любви к нему.

Последние слова она произнесла громко и решительно, но тут же, почувствовав собственную слабость, застонала:

— Увы, увы!

Затем она вскочила и принялась быстро ходить по комнате туда и обратно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги