Розы и тернии

– Зато нам, боярам, куда лучше! Как холоп ни вертись, а всю жизнь служи нам! Да… Ну, ступай… Четыре рубля возьми там из расходных.

– Слушаю, княже! – с низким поклоном проговорил ключник.

– Ступай, старина, – повторил князь, – а трудов твоих не позабуду, спокоен будь…

– Милостив ты ко мне очень, боярин добрый! – воскликнул Елизар Маркович, бросаясь целовать господскую руку.

Никита Медведь, ожидая возвращения ключника от своего господина, страшно волновался. Он сознавал, что, что бы там ни пел старый Маркыч, все же он, Никита, рожденный свободным, продает свою свободу. С другой стороны, его утешало то, что ведь не он один идет в кабалу: из десятка-другого выросших вместе с ним его свободных, как и он, товарищей добрая половина уже давно рассталась со своей волюшкой. Многих заставила нужда, но многие пошли в неволю и так, просто, с бухты-барахты: все крестьяне православные идут, зачем и нам не пойти на хлеба готовые, боярские? Рассуждали они. Свобода ценилась куда как недорого! Да и не могло быть иначе. Много ли было свободных? Они почти терялись в массе несвободных, особенно со времени указа царя Феодора Иоанновича о прикреплении крестьян к земле. Поневоле вырабатывалась привычка смотреть на кабалу как на нечто самое обыкновенное, ничего страшного не представляющее и даже имеющее некоторые выгоды сравнительно с крестьянской свободой: хотя бы то, что холопу не грозит голодная смерть.

Затем Никиту сильно прельщали обещанные деньги. Четыре рубля казались ему очень крупною суммою, разраставшеюся в глазах парня, редко видавшего рублевики, все больше и больше, по мере того как он думал о тех благах, которые может приобрести на полученную «казну». Он так живо представлял себе эти блага, что под конец сожаление о теряемой свободе заменилось боязнью, как бы князь-боярин не отказался принять его в кабалу и тем не лишил заманчивых рублевиков.

Он так замечтался, расхаживая по двору в ожидании боярского ключника, что даже не заметил, как Елизар Маркович спустился с крыльца. Он увидел его, когда старик уже подходил к нему. Парень так и кинулся к ключнику.

– Ну что? – спросил он замирающим голосом.

– Ставь свечи чудотворцам московским да говори мне спасибо! Устроил, хе-хе-хе! – похлопывая Никиту по плечу, сказал старик.

– Ну, слава Тебе, Боже! – воскликнул парень так радостно, что Елизар Маркович удивленно вытаращил глаза.

– Вот, спасибо тебе, Маркович, голубчик, так спасибо! – продолжал Никита. – А когда кабалу писать? Сколько дает? Четыре?

И Медведь даже притаил дух: «Вдруг да меньше!»

– Четрые, четыре! А кабалу завтра же напишем. Надо послухов подыскать…

– Э, я найду! Пожалуй, сейчас же и побегу искать.

– Нет, постой!.. Надо нам еще с тобой потолковать кое о чем. Видишь ли, я – человек добрый и не корысти ради устроил! Добра только тебе желая…

– Да я знаю же…

– Погоди… Так, говорю, добра только одного тебе желаю, но все-таки, знаешь… того… Я человек бедный… Доходишков у меня нет – всякий грошик на счету у боярина…

Парень понял, к чему клонил речь ключник.

– Я тебе подарочек куплю.

– Ну, зачем подарочек! Нетто я за многим гонюсь, так, возьму у тебя маленько по бедности…

– Ладно, ладно! Сколько?

– Да малость самую, чего о том и толковать. Я и сказал это все к тому, чтоб ты на меня после не осерчал.

– Вот еще!

– То-то! Иди отыскивай теперь послухов, а потом на боковую заваливайся да спи спокойней…

С этими словами Елизар Маркович отошел от Никиты.

Тот с некоторым недоумением посмотрел вслед ключнику; его несколько озадачила речь Елизара Марковича. Потом Никита махнул рукой. «Э! Завтра все узнаем! Пойти послухов искать поскорей. Жаль, что с Любой свидеться сегодня не удалось да поговорить обо всем об этом… Ну, завтра свидимся. А я ей непременно плат куплю, самый что ни на есть краснейший… Куда ни шло! Для милого дружка и сережка из ушка! Носи, Любаша, раскрасавица моя, да вспоминай своего милого!..» – размышлял Никита, удаляясь от места беседы с Елизаром Марковичем.

XII. Продолжение «паука и мухи»

Когда на другой день Елизар Маркович, Никита Медведь и «послух»[14] Антип Алешкин, длинный и худой, как щепка, мужик, пришли в холопий приказ, их довольно неприветливо встретил заспанный подьячий вопросом:

– Что надоть?

– А вот кабалу б надо настрочить… – низко кланяясь, пояснил княжий ключник.

Подьячий, строчивший перед их приходом какую-то бумагу и при вопросе поднявший голову, теперь вновь усердно принялся за работу и ничего не ответил ключнику.

– Нам бы дьяка… – продолжал Елизар Маркович.

Писака оставался глух и нем.

– От князя мы от Щербинина, Фомы Фомича… – снова заговорил старик, напрасно прождав ответа.

Однако и имя Щербинина не произвело действия: подьячий, теперь прочитывавший написанную бумагу, по своей неподвижности казался статуей.

Тогда Елизар Маркович со вздохом полез в кошель и положил на стол перед подьячим несколько монет, звякнув ими. Вероятно, этот звук был более доходчив до приказного уха, потому что подьячий, искоса взглянув на деньги, процедил:

– А дьяку?