Розы и тернии

Его маленькие хитрые глаза так и горели от любопытства: старик любил знать все тайны холопей и умел их чрезвычайно ловко выпытывать. Старые холопы говорили, что ключник имел обыкновение передавать тишком князю все, что узнавал, и результатом этого бывала зачастую господская немилость, обрушавшаяся, как снег, на голову ничего не подозревавшего холопа. Этому, однако, не все верили: больно уж ласков бывал Елизар Маркович!

– Сказ мой недолог, – начал Никита. – Видал, чай, парнишка ко мне намедни приехал?

– Как не видать! Смазливый такой мальчонка, в Москве таких мало увидишь…

– Ну, какое там! – ответил видимо польщенный Никита. – Так себе, ничего парень… Брат он мой младший…

– А! То-то он с тобою лицом схож!.. Погулять в нашем граде стольном хочет?

– Где! До гулянья ли? Просить меня он прислан матушкой – в деревне она живет.

– Просить?

– Да… Прислала она мне памятку маленькую, пономарь настрочил – слезно просит помочь ей. Нужда, говорит, заела, день прошел – Бога благодарим, что с голодухи ноги не протянули. Еще тут подати тоже… Словом, ложись в гроб да помирай! От вестей таких, Елизар Маркыч, инда сердце мое в груди поворачивается!..

– Гмм… Верю, верю! Как не верить? – пробормотал ключник.

Никита понурился и молчал.

– А чем я помочь могу? – вскричал он потом с отчаяньем.

– Гмм…

– Ходил к Безземельному совета просить…

– Ну и что ж он? – быстро спросил старик.

– Дома его не застал.

– Гм… – опять промычал ключник. Потом, взглянув искоса на Никиту, прибавил: – Разве вот что…

– Что? – встрепенулся тот.

– Дело твое, паренек, совсем дрянь ведь?

– Чего хуже!

– Посоветую тебе кое-что, только по нраву ли придется – не знаю.

– Придется! Наверное придется, только б денег добыть.

– Проси Фому Фомича в кабалу тебя взять…

– В кабалу! В рабы, стало быть! – отступая на шаг от Елизара Марковича, вскричал парень.

– Тише, тише! Чего ты испужался? Эка страсть кабала! И получше тебя люди идут в нее! В рабы! В какие рабы! Кто тебя неволит к тому? В кабальные, говорят, в служилые. Выдашь ты на себя запись кабальную, получишь денежки, отошлешь их матери и заживешь себе на службе господской, как теперь живешь… Не в рабы продаешь себя, просто деньги в долг берешь, а за рост по ним служишь… А ты испужался! Эх, глупенек еще! Уж так и быть, больно полюбил я тебя: хочешь, сам с князь-боярином за тебя поговорю? Много он не даст, а все рубля-то три[13] получишь. Может, я упрошу и четвертый добавить… Четыре рубля матке твоей немалым подспорьем будет. И подати уплатит, и все такое…

Никита молчал и думал: «Четыре рубля, четыре рубля… Гмм! Деньги не малые, на них много сделать можно. Матушке радость будет большая. А только в кабалу идти!.. Теперь я – вольный казак: сегодня здесь, а завтра и распрощусь; пойду в кабальные – не то будет. Э! Может, удастся прикопить деньжонок, отдам долг и опять вольный… Решиться, что ли?»

Однако он еще колебался. Видя его раздумье, Елизар Маркович принял иную тактику:

– Мне что? Мне ведь не корысть какая тебя в кабалу тащить, я сам – холоп. Коли даю совет, так добра тебе желаючи, не чего иного ради… Не хочешь – твоя воля! А только ведь иначе денег тебе не добыть.

– Вот, может, молодой князь приедет, тот выручит. Он добрый…

– Фю-фю! – присвистнул старик. – Это Алексея Фомича ждать хочешь? Жди, пожалуй, твое дело, а только я хорошо знаю – раньше месяца июля ему здесь не быть… Да как знаешь – коли не жаль матери, жди…

И Елизар Маркович мелкими шагами стал отходить от Никиты. Парень бросился за ним:

– Елизар Маркыч! Родной! Не серчай! Скажи боярину… Четыре бы рубля дал…

– Давно бы так! И чего раньше-то ломался? Сегодня со двора никуда не отлучайся, жди до вечера: улучу время, шепну князю…

Вечером между Фомою Фомичом и его ключником, после окончания обычного вечернего доклада о всяких хозяйственных делах и происшествиях среди холопей, был такой разговор:

– А у меня еще есть дельце к твоей милости… – почтительно сказал ключник.

– Какое? – хмуря брови, спросил князь.

– В кабалу к тебе просится… И парень-то хороший, здоровый, что вол, и не лентяй, не пьянчуга.

– Кто такой?

– Да наймит Медведь Никита.

Фома Фомич повеселел:

– А! Вот это мне любо! Я давно на него зубы точил – работник, каких лучше не надо!

– Точно! Этакого залучить, что клад найти. Чаялось мне, что твоя милость не будет гневаться, коли я его окручу, я и сманил его.

– Что говорить! У тебя в голове умишко есть – люблю я тебя за это… – с довольным видом говорил князь.

– А сколько ты ему посулил? – спросил он уже серьезнее.

– Ох, много! Осерчаешь!

– Да ну, говори!

– Четыре рубля.

– Эка уйма деньжищ! Меньше-то не мог?

– Видит Бог, не мог! И за четыре-то едва-едва.

– А за три с алтыном не пойдет?

– Ни-ни.

– Ну, что делать! Надо дать четыре, – с тяжелым вздохом промолвил Фома Фомич. – Ты завтра все и устрой. Поди в приказ к дьяку, возьми послухов, сколько надо… Да тебя учить нечего – не впервой ведь.

– Уж и счет забывать стал! Чуть не все кабальные, что у тебя на дворе есть, через мои руки прошли. Знаю все преотлично. Правда, ноне не так простенько, как прежде, стали кабалы писать; хлопот теперь больше…