Ровно в полночь

Вряд ли жандармы вспомнят старые тропы Сопротивления или шато Пинель. Ведь я по-прежнему считал, что о моем участии в деле никто не знает.

Конечно, если Харви схалтурил и полиция нашла на «ситроене» отпечатки моих пальцев… Но с чего они возьмут, что они мои? Во Франции меня никогда не арестовывали. Конечно, когда я числился в посольстве, Второе Бюро могло приобщить к своей коллекции мои отпечатки — сведения обо мне у них безусловно были… Вот если станет известно, что Мэгенхерда сопровождаю я, тогда припомнят и о старых каналах Сопротивления через границу у Женевы…

Вокруг нас шла жизнь шла своим чередом. Жинетт крутила руль, словно заправский дальнобойщик, время от времени лицо ее освещал свет встречных фар. Дымя сигаретой, я наблюдал, как спокойно и уверенно она делает свое дело. Фургон взбирался в гору в сторону Савойи.

Я спросил:

— Что ты скажешь, если нас остановят?

— Я в самом деле везу часть вина в Женеву: два ресторана закупают «Пинель». И в Гексе есть хороший ресторанчик, постараюсь продать им несколько ящиков.

— А почему выехали в такую рань, мадам?

— Потому, мсье жандарм, что дома сразу после ланча у меня деловая встреча.

— В самом деле?

— Я велела Морису договориться с надежным человеком.

— И ты все еще считаешь, что тебе нужен управляющий?

Она чуть улыбнулась.

— Мне нужно, чтобы кто-то заботился о вине, пока я забочусь о старых друзьях, которые приходят и уходят.

Потом я задремал, а когда проснулся, мы уже въехали в нейтральную зону и начали приближались к Женеве с северо-запада. Свою очередь сесть за руль я проспал, но жаловаться не стоило: до Лихтенштейна оставалось почти четыреста километров, и день предстоял слишком длинный.

Жинетт сказала:

— Думаю, уже близко, Луи.

Не доезжая до Гекса, она повернула направо к Фернэ-Вольтер, стоявшему на самой границе.

— Не подъезжай слишком близко, — предупредил я. — Полиция будет искать на подходах к границе, и не стоит наводить их на раздумья, чего вдруг какая-то машина подъехала, остановилась и повернула назад.

— Тогда — здесь, — Жинетт, не заглушив мотора, затормозила у обочины. Я выскочил из кабины, обежал фургон и открыл заднюю дверь. Заскрежетали раздвигаемые ящики, появился Мэгенхерд, за ним мисс Джермен и последним — Харви.

Его словно извлекли после бомбежки из-под развалин дома: спотыкаясь, он сердито тряс головой, явно сам об этом жалея. Сейчас он не справился бы и с новорожденным котенком.

Закрыв дверь фургона, я вернулся к кабине.

— Спасибо, Жинетт. Поезжай.

Она наклонилась к окну.

— Береги себя. Луи. Пожалуйста.

Фургон заурчал и исчез в ночи. Я махнул рукой.

— Быстро уходим с дороги!

«Быстро» было слишком сильно сказано. Не меньше минуты мы продирались через изгородь, чтобы сразу увязнуть по колено в высокой сырой траве. Единственное, чего на такой работе хватало, — это мокрых ног.

Я настоял весь багаж оставить в шато. Исключение сделали только для моего саквояжа — из-за «маузера» и карт. Прихватив одной рукой его, другой — руку Харви, я зашагал вперед.

Рев фургона стих. Ночь была холодна, тьма — непроницаема, и никаких звезд. Непогода, от которой мы бежали из Бретани, снова догнала нас, правда, израсходовав по пути весь запас дождя. Впереди, под низкими тучами, светилось белым и зеленым зарево — маяк аэропорта Женевы «Куантрен». Мы шагали в его сторону.

Без четверти пять. До рассвета три четверти часа. Поначалу вес молчали. Нельзя сказать, что передвигались мы бесшумно, этого не добьешься простым приказом. Для такой ходьбы нужен опыт. Впрочем, в тяжелом сыром воздухе звук далеко не разносится. Девушка шепотом спросила:

— Что это?

Я резко обернулся. Оказалось — всего лишь большой дом в нескольких сотнях метров от нас. К дому вела темная аллея.

— Шато Вольтера. Хороший опознавательный знак.

Она подняла ногу из травы и тряхнула ей, разбрызгивая капли воды.

— Как насчет уместной цитаты? — кисло спросила она. Например, «Все к лучшему в этом лучшем из миров».

То, что показалось издали живой изгородью, оказалось садом аккуратных карликовых яблонь с человеческий рост высотой, окруженным проволочной изгородью. Листья на деревьях еще не распустились — мы снова оказались в местах ранней весны — но ветви подрезаны и подвязаны так, что росли как на шпалерах, а сами деревца теснились друг к другу, создавая неплохое укрытие от любопытных глаз.

Но как всегда у медали были две стороны. Будь я командиром пограничной охраны, я бы разместил людей в этом саду. И велел сидеть тихо и не двигаться. Мы прошли бы прямо по их головам, прежде чем выяснили, что попали в засаду.

И командуй я настоящим дозором разведки, не подумал бы ни о каких садах. Мы пошли бы в обход — и только по-пластунски.

Но в действительности я командовал — если так вообще можно было сказать — пожилым бизнесменом, девицей в котиковом манто и телохранителем с пятизвездочным похмельем. Жуть брала от одной мысли приказать котиковому манто падать в грязь и ползти. Придется идти через сад.

Повернувшись к девушке, я шепнул:

— Вы когда-нибудь в школе командовали?

— Нет, я не слишком отличалась в спорте… И вообще…