РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

Он обрушился на заднего, обхватив сзади за шею, второй рукой хапнув рогатину. Конник потерял равновесие. Лошадь захрапела, попятилась. Оба мужчины свалились на землю, Томас снизу, юнец сверху. Конь дёрнулся и поволок застрявшего ногой в стремени седока прочь. Томас пружинисто вскочил и наконечником трофейного копья плашмя ударил что есть силы второго всадника по макушке. Рогатина у того выпала, и он обмяк в седле. Томас повернулся к последнему, судорожно лапающему рукоять меча. Кин вцепился в его предплечье, повиснув всем телом. Конь юнца гарцевал, собаки, считая происходящее весёлой игрой, прыгали вокруг. Томас, развернув рогатину, врезал всаднику под рёбра. Сопляк задохнулся от боли, и Кин, сдёрнув его с седла, шарахнул ему между глаз коленом. Юнец потерял сознание. Первый тем временем успел выпутаться из стремени и начал подниматься, когда Томас жёстким пинком в горло опрокинул его на спину. Оставшийся в седле, припав к лошадиной шее, открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба.

- Лови коней! – приказал ирландцу Томас.

Он перескочил через канаву, перерезал бечеву, не дававшую рассыпаться ореховым кольям, и, выдернув её, бросил Кину:

- Свяжем гадёнышей, подберёшь себе одёжку по вкусу.

Прыжком вернувшись на опушку, Томас спихнул с лошади хватающего ртом воздух купеческого отпрыска и сильным ударом вышиб из него сознание.

- Бархат, да? – Кин щупал ткань дублета одного из лежащих, - Всегда хотел в бархате щеголять.

Томас содрал со всех троих сапоги, нашёл подходящую по размеру пару. Разделил с Кином кусок сыра, краюху хлеба и флягу вина, обнаруженные в седельной суме. Жуя, осведомился:

- С лошадями ты обходиться умеешь?

- Что за вопрос? – оскорбился тот, - Я же ирландец, а мы рождаемся на лошадиной спине!

- Отлично. Помоги мне связать этих олухов, только сначала обдерём с них шмотьё.

Раздев пленников, Томас скинул свою влажную одежду, натянул хранящие тепло прежних хозяев рубаху, штаны и куртку, узковатые для его мощной мускулатуры лучника, зато сухие. Опоясался мечом.

- Убили нищего, храбрецы? – спросил он, подойдя к получившему под рёбра обратным концом копья.

Тот высокомерно молчал, и Томас жёстко пнул его в лицо:

- Будешь немого разыгрывать, отрежу тебе всё, что ниже пояса. Соловьём запоёшь. Вы убили попрошайку?

- Он всё равно больной был. – угрюмо буркнул юнец.

- А, так вы просто совершили акт христианского милосердия? – нехорошо оскалился Томас.

Нагнувшись, он кольнул купчика ножом между ног. Злость на физиономии юнца мгновенно сменилась ужасом.

- Вы кто, ребятки?

Перепуганный молодчик забормотал:

- Питу, моё имя Питу! Мой отец городской консул, он заплатит за меня любой выкуп!

- Питу – большая шишка в Монпелье, - подтвердил Кин, - Виноторговец, а живёт, как сеньор. Ест с золота, говорят.

- Я его единственный сын. – лепетал Питу-младший, - Он заплатит.

- Заплатит, а как же. – согласился Томас, перерезая его путы, и кивнул на свою влажную одежду, - Облачайся.

Когда тот повиновался, лучник вновь стянул запястья юнцу, которому, как теперь видел Томас, едва ли исполнилось восемнадцать.

- С нами поедешь. Надеешься вновь узреть родной Монпелье, молись, чтобы с моими двумя латниками и слугой ничего не случилось.

- Ничего, клянусь! – пылко заверил его Питу.

Двум его очухавшимся товарищам Томас сказал:

- Передайте старшему Питу, что его сын вернётся, когда мои захваченные в Монпелье люди доберутся в Кастильон д’Арбезон. Если у них не будет хотя бы гвоздя в подошве, не говоря о лошадях или оружии, его сынишка вернётся без глаз.

Питу при этоих словах задрожал и, сложившись пополам, принялся блевать. Томас ухмыльнулся:

- Кроме того, с моими парнями пусть пришлёт рукавицу, шитую на правую руку рослого мужчины, полную золотых генуэзских дукатов, и будем квиты. Ясно?

Они закивали. Томас отрегулировал под себя ремни стремян серого жеребца и вскочил в седло. Он получил, что хотел: чудо, коня, оружие и надежду.

- Собак с собой возьмём. – поставил командира в известность Кин, забираясь на пегого мерина и подбирая поводья третьей лошади, на которой сидел Питу.

- Возьмём?

- Они мне по душе, да и я им. Куда едем?

- Меня здесь рядом бойцы дожидаются, так что на север.

И они поехали на север.

На душе у Роланда де Веррека скребли кошки. Казалось бы, с чего? Он пленил жену и сына Хуктона, на коих тот, вне сомнения, будет рад обменять неверную Бертилью Лабрюиллад, а ни радости, ни триумфа Роланд не ощущал. Не был он уверен в том, что захват женщины и ребёнка оправдан с точки зрения идеалов рыцарства, как бы ни убеждали его в обратном шестеро приданных ему в помощь вассалов графа Лабрюиллада.

- Мы же не причиняем им вреда – говорил старший, Жак Солье, - Просто подержим и отпустим.